внутри предвосхищает

то, что мы сказать желаем.

У нее свои законы,

но при том с одним уклоном:

элементы фонетические

уступают семантическим,

все звучащие фрагменты

до предела свернуты.

смысловые же моменты,

как Выготским понято,

выступают в виде сгустков

мыслей, подкрепленных чувством.

Рядом – образы предметов,

слов же – минимум при этом.

Речи внешней языки,

расторопны и легки,

прибегут, на – раз, два, три —

нам расскажут, что внутри,

мысль умело препарируя,

вмиг ее перекодируя.

Здесь уже не фикция

И слова, и дикция!

Глава 12. Александр Лурия

Без Выготского едва ли

мы б дорогу дальше знали.

Но… сомненья позади —

уже Лурия в пути.

На ходу взяв эстафету,

он понес ее по свету.

Сколь ни грустно, ни трагично,

беспощадная война

занялась проблемой лично:

рана вовсе не одна

оставляла след кровавый

в полушарьях левом, правом.

Пули злобно пробивали

черепных костей кольцо,

афазия обретала свое новое лицо.

На военном материале

создана, чтоб все мы знали,

будто летопись трагическая,

«афазия травматическая».

Горю, крови сатисфакцией

родилась классификация.

В ней, по Лурия, шесть видов,

каждый их, конечно, видел.

Придается в них значенье

и размерам пораженья,

да и топике его,

что заманчивей всего!

В умной книге Митчелл Критчли

вник в суть луриевской мысли,

и, хотя не все признал,

добрых слов жалеть не стал:

среди самых знаменитых,

представляющих весь цвет,

поместил он в книге этой

также Лурия портрет.

Глава 13. Плеяда

Афазия, как магнит,

если предан ей, спешит

одарить и озареньем,

и недюжинным ученьем,

и признанием заслуг,

за труды и пот – не вдруг!

Как ученица Лурия

в далекий Кисегач,

войны рожденный бурями,

дорогами удач

пришла однажды женщина

по имени Эсфирь,

в призвании уверившись,

спешила, как на пир,

к бойцам, на фронте раненным

и потерявшим речь

(легко воспоминаниям

неторопливо течь).

Афазии каждый день

своей жизни славной

посвятила Эсфирь Бейн,

рассказав о главном

в методических путях,

принципах работы,

и теперь известно нам

многое – не что-то!

А к сенсорной афазии,

страсть, возникнув в юности,

рядом целый век кружила.

Все бывало: трудности,

и счастливые решенья

и полеты мысли.

Жизнь для Бейн без постижений

не имела смысла.

Бейн, научный гуру мой,

Вы всегда, везде со мной!

Низкий-низкий Ей поклон,

всех признаний полон он.

Рядом с Бейн была Марьяна

Шохор-Троцкая и рьяно

афазию изучала,

а потом и развивала.

Став однажды Бурлаковой,

Шохор-Троцкая толково

Книги, горы упражнений

подарила поколеньям.

Для познания был создан

и другой ученый – Коган.

Завидной эрудицией,

литературы знанием,

трудом без всякой фикции,

без боя барабанного

завоевал заслуженный

авторитет недюжинный

любезный, милый, скромный

афазиолог Коган.

Он научил умению

обыгрывать значения

и объяснил нам разом

структуру разных связей —

направленных, ближайших,

шутливых и строжайших.

Был всегда сливать готов

Мир предметов с миром слов.

Нам он это завещал

как начало всех начал.

У ленинградки Оппель

всегда легко найдете

любые упражнения:

и на предупреждение,

и на преодоление

аграмматизмов разных.

Они в употреблении,

в работе ежечасно.

А петь с больными кто учил

сверх наших музыкальных сил?

Кто сто пословиц нам оставил,

кто счет порядковый прославил,

контекстов жестких смысл и роль

кто разъяснил? Как кто? Изволь!

Здесь вовсе нету тайных чар:

Варвары Оппель это дар.

Помогла Цветкова,

избегать ошибок, драм.

Увлеченно обучала

и собой пример являла

и ума, и красоты —

раскрывались наши рты.

Излагала суть работы,

чтоб не знали мы заботы

и занятия вели,

как по курсу корабли.

Методический аспект

важен нам и дорог

тем, что каждый логопед

и нейропсихолог

может действовать без скуки,

опираясь на науки.

Спасибо тут и Глозман Жанне.

Аграмматизмы так пространно

и четко ей освещены,

и в этом мы просвещены.

Афазию динамическую,

по Ахутиной, стоически

на два подвида делим смело,

и это проясняет дело:

при первой плохо с программированием,

а при второй – со структурированием.

Оценки балльные по тестам

нужны так часто и уместны.

Скажу Пылаевой Наталье,

что их почаще ставить стали.

Итог усилий всевозможных

яснее в цифрах и надежней.

Теперь о доме, где служила,

и столько сил своих вложила.

Дом этот – Центр, где лечат речь,

О нем, друзья, веду я речь.

Задача эта нелегка,

Начну рассказ издалека.

Теперь уже давным-давно,

красивый, как герой кино,

покинув Питер, став московским,

Мечтать о Центре начал Шкловский.

Мечтал и делал. И добился

Центр на Таганке появился:

красавец в девять этажей,

такого в мире нет, ей-ей!

И это не галлюцинация:

В нем Шкловский —

маг реабилитации!

Теперь к коллегам перейду,

тем, с кем и радость и беду

делила боле полувека,

и в каждой друга, человека,

специалиста я ценю,

не раз их вспомню я на дню —

всех дам и дев родного Центра,

которых искренне люблю.

Я – их (не доллары и