– Паш, ну что ты ерунду говоришь!

– Я не могу их отдать! – рявкнул Пашка и, швырнув рюкзак, плюхнулся на диванчик, обхватил руками голову. Помолчал и повторил тихо: – Я не могу их отдать. Умереть им дайте спокойно!

Сев к Пашке на диван и положив ладонь ему на плечо – оттянуть тоску, Саня внимательно слушал бред болеющего ребёнка.

– Они же невинные! Они не хотят казаться лучше, чем есть. Вот они старые, хромые, зубы у них плохие – а пляшут вокруг нас и улыбаются, как будто они прекрасные и молодые! – городил Пашка в дурмане расцветшей болезни. – И они все прекрасные и молодые, я их вижу там внутри, через шкуры… Ладно. Пойду к Джерику, а то он там один, – проговорил он, очнувшись. – Да и вообще их всех в дом уже пора. – И стал застёгивать куртку.

Пока Пашка, отказавшись от помощи, занимался собаками, Саня сел на корточки и, поломав на жестянку сухие веточки, «закурил» у крыльца костерок. Крохотное пламя, поддерживаемое лесным сором вроде кусочков коры и берёзовых крестиков, горело ровно, и дым был сладким.

– Александр Сергеич, почему он ничего не хочет делать? – подсев, шепнула Наташка и, сморщив нос, ткнулась Сане в плечо.

– Потому что он хотел сберечь приют целым, Наташ, чтобы все были вместе, все, кто к кому привык. И потому что он верил в защиту и не может смириться.

– А что же они не защитили? – сдвинув белёсые брови, спросила Наташка. – Потому что никого нет? Нет никакого Бога, ангелов, да?

– Есть, Наташ. Я думаю, они всё время защищали приют. Просто мы плохо им помогали.

– Ну вот. Я же говорила, к Трифону надо съездить! – воскликнула Наташка и, помолчав, спросила: – Александр Сергеич, а вы молитесь?

– Молюсь, но плохо.

Наташка поглядела с укором.

– Разгребу немножко дела – и помолюсь хорошо. Изо всех сил… – проговорил он, чувствуя, как накатывает, словно фары ночной машины, сознание невыполненных долгов.

– Александр Сергеич, а если очень хороший человек очень хорошо будет молиться – может вырасти, допустим, у Тимки новая лапа? Ну, то есть я понимаю, что она вырасти не может, но всё-таки? – спросила Наташка.

Саня, уплывая в дым костерка, с тихим изумлением взглянул на девочку.

– Я тоже понимаю, что не может, – проговорил он, вытирая защипавшие от дыма глаза рукавом. – Но всё-таки может. Просто на памяти современного человечества ещё не было такого случая. Но это не значит, что его никогда не будет.

Наташка молчала, глядя на дым, насупив белёсые брови. И Саня тоже смотрел на дым и думал о том, что ещё сбросить, какой балласт, чтобы плот не затонул так быстро? Перебрал «личное имущество» – скромные остатки себя. Час перед сном с книжками… Да, это роскошь, отдых. Что ещё у него из роскоши? Завтракает на лету, ужинает стремительно, в обед если перекусывает вдруг, то не по своей воле – заботами женского медперсонала… Эх, совсем нет «балласта». Всё скинул давно, а последний груз – утешение сигаретой – превратилось в дымок из щепок.

От берёзовых семян пахло печным дымом. «Накурился» Саня до слёз. Прикрыл костерок куском сырой фанеры и придержал – потухло.

– Пойдём, Наташ. Надо собираться.

Тут и Пашка закончил возню с животными.

– Наташ, собирай Дружка! – велел он, загоняя собак в шахматный домик. – Там в кабинете у Тани карта его, с прививками, и, обернувшись к Сане, прибавил: – Александр Сергеич, а я вот люблю, когда на них заводят медицинские карты! Там пишут: имя такое-то, вид – собака. И даже иногда вызывают на приём по имени и фамилии. Например: собачка Василиса Трифонова, проходите! И вроде получается, собака тоже имеет право на жизнь, а не только человек. Вот когда их так вызывают – нравится мне…

Он помолчал, вытер набегающий пот – щедрая доза жаропонижающего подействовала – и, оглядевшись, спросил:

– А где все?

– Курт за машиной пошёл. Татьяна у Людмилы, – напомнил Саня. – Ушёл бы ты с ветра, Паш!

Развезти команду по адресам – Пашку домой, а Дружка с Наташкой к Виолеттиной подруге – вызвался Курт, чем немало удивил Саню. Он думал, что после аварии Курт уже не сядет за руль.

Через полчаса по Татьяниной карточке открылся шлагбаум на боковой аллее и Курт проехал в глубь парка. В машину сели Пашка, Дружок, Наташка и, за компанию, Ася. Асю с Пашкой следовало доставить домой, прочих – на Войковскую.

Дружок, изумлённый своим неожиданным положением, вывалил язык и, часто дыша, смотрел в опущенную форточку. До сих пор он ездил в машине только один раз в жизни – в день своего спасения.

Ася села на переднее сиденье рядом с Куртом и, плотно сжав губы, уставилась вперёд. Выражение, которое Саня увидел на лице своей младшей сестры, ранило его нелепой воинственностью. Как будто Ася схватила ржавую жестянку и, наспех проделав дырки для глаз, вдавила эту маску в своё нежное лицо – отпугивать обидчиков. Вряд ли кого-нибудь устрашит это жалкое лицедейство, зато от боли и напряжения из-под маски вот-вот потекут слёзы.

Заметил Саня и несвоевременное, растерянно-радостное выражение лица Курта. С любящей тревогой, как жених, тот поглядывал на сидевшую рядом Асю, иногда оборачивался назад, на детей, и никак не решался тронуться. Саня успел протянуть Пашке в форточку ладонь. Отметил с удовлетворением – тёплая и влажная. И велел на прощание:

– Не тирань деда!

Когда машина отъехала, Саня вернулся на пустой двор. Собаки были заперты. Склонив шею, на него грустно глядела кривая сосна, а рядом на высоких струнах, закреплённых под самые небеса, болталась доска качелей. Её покачивал ветер. Ветер присел на доску и, смеясь, оттолкнулся.

На качелях, в крепкой задумчивости, нападавшей на него временами, и застал Саню Болек. Он проводил Виолетту до выхода из леса и вернулся, собираясь ещё раз «промыть мозги» местному сборищу сумасшедших. По дороге ему встретилась Татьяна, катившая домой коляску с Джериком. Одним союзником меньше! Когда же он обнаружил, что в приюте остался лишь Саня, то вздохнул со смесью разочарования и облегчения. Ну что ж, тогда Саня пусть и берёт на себя ответственность!

– Вернулся? – встрепенувшись, приветствовал его брат и спрыгнул с качелей.

– Ну, как вахта? Всё мирно? – спросил Болек.

– Наврал я Пашке, что не уйду! – проговорил Саня. – К Марусе мне надо, совсем я уже подлец. А не наврал бы – он бы здесь остался ночевать!

– Вот именно! – кивнул Болек. – Жизнь хорошего человека неизбежно полна вранья. Абсолютную честность может позволить себе только безжалостный! Слушай, а может, чего-нибудь тёпленького? – спросил он, зябко передёрнув плечами. – Ну, там, чайку?

Саня решил не тревожить угомонившихся собак. Кипятить чайник пошли в Танин ветпункт. В кабинете пахло практической медициной и Джериком. Окно выходило на окружённый лесом вольер для тренировки щенков, посещавших Татьянину школу. Открыв окно, чтобы выветрить ветеринарию и впустить лес, Саня расположил на подоконнике чашки, банку кофе, сухари с маком и пригласил гостя «к столу».