Маруся не ответила. Она по-прежнему смотрела на мужа голубыми глазами. Окаменевшее в них выражение любви было страшно.

– Маруся, ты потерпи! – сказал он. – Это уже очень скоро закончится. Всё ведь сожгли. Вопрос только – куда их девать, всю эту хвостатую кучу! Может, все же возьмём себе кого-нибудь? Вот Фильку, например. Он совершенно тихий! А с Тимошей – ну сдружим их как-нибудь? Ну, не съедят же они друг друга?

«Голыши» потемнели, покрываясь влагой. Саня вздохнул и, даже не помыслив о завтраке, торопливо собрался.

Как и все последние дни, Илья Георгиевич проснулся утром в сильнейшей душевной смуте. Кряхтя сел, непослушной рукой обшарил тумбочку в поисках очков. Очки не нашлись, зато брякнулся на пол старенький мобильник, что уже второй год «донашивал» за внуком… Э-эх! Ну конечно, очки-то на столе – вечером отложил вместе с телепрограммой.

Причина утренней тревоги выяснилась сразу после краткого осмотра квартиры – Пашка так и не возвращался! Засыпая, Илья Георгиевич понадеялся было, что внук одумается, прокрадётся ночью и утром будет радость старику – хоть найдётся кому пожарить яичницу! Но нет – никаких следов. На кухне порядок, никто не шарил по холодильнику, не налипло в прихожей грязи с ботинок. От этой нетронутой чистоты Илью Георгиевича взяла тоска. Со скрипом нагнувшись, он поднял телефон и сосредоточенно выбрал в меню строчку «Паша».

– А, дед! Как себя чувствуешь? – прохрипел внук не своим голосом.

– Паша! Не болтай мне тут! Сколько это будет продолжаться! А школа! Не аттестуют за прогулы – и что тогда! – отчаянно воззвал Илья Георгиевич.

– Мне Александр Сергеич… – взялся объяснять внук и оборвал, сбитый мощным валом кашля. – Короче, Саня справку напишет, – продышавшись, сказал он. – Ладно, дед, покеда, некогда! К нам человек сегодня придёт, важная встреча! – И бросил трубку.

Илья Георгиевич опустился на стульчик и, вздохнув, притих. Крепкая грусть сковала его. Вот он, старый человек, ответственный, знает, что Пашу надо срочно загнать домой. Ребёнок простужен. Ребёнок бросил учиться. И при этом он, его дед, не может ровным счётом никак повлиять на внука. Почему, прожив жизнь, оказываешься перед молодыми – глупым и маленьким? Не воспринимают всерьёз, отмахиваются! Эх, кабы всех молодых можно было свозить на экскурсию в их же собственную старость! Хоть на пару дней. Может, тогда и прибавилось бы у них милосердия.

Смесь разрозненных эмоций – волнение за Пашку, жалость к собственному одиночеству, радость весеннему дню растравили Илью Георгиевича. Думая, какое бы дело найти для борьбы с тревогой, он заглянул в холодильник и убедился, что отправляться сегодня в магазин решительно незачем. Всё было – даже кетчуп, который внук уничтожал литрами, нейтрализуя глупой приправой вкус любого блюда. Даже хлеб был – Сонечка вечером занесла гостинец, багет, гигантский и дорогущий наверно.

Наличие продуктов означало, что до ужина старику не предстоит никакого захватывающего занятия, а это плохо. На нивах скуки расцветает ипохондрия!

Поглядев ещё раз на термометр за окном, Илья Георгиевич поразмыслил и решился на дальнюю вылазку. Тем более что и повод всё-таки был! Очень даже хороший был повод – навестить потерявшего совесть Саню. Это подумать только! Два дня звонит ему, умоляет забежать в приют, вразумить Пашку – и никакой реакции! То у него работа, то Маруся, то какие-то посторонние инвалиды. Нет бы своим стариком занимался! Совсем отбился от рук.

Денёк начала мая был хорош с самого утра. Илье Георгиевичу захотелось хлебнуть его сполна, как когда-то. Пройтись не торопясь до остановки, прокатиться затем на трамвае среди людей, таких же, как он, пенсионеров, ещё сохранившихся на улицах московского центра.

Сообразив, что сегодня из-за праздничных переносов Саня работает по субботе, а значит, у него короткий день, Илья Георгиевич решил выехать в обед. Прослушав парочку передач по радио и заранее начистив картошки, чтобы по возвращении сразу, без мороки, поставить вариться, он стал готовиться в путешествие.

Сборы прошли со стрессом. Оба пиджачка – и синий, официальный, и летний – щеголеватый, бежевый, который очень любила на нём жена, не сходились на животике. Нечего и пытаться – пуговица отлетит «с мясом». Франтовство не удалось. Пришлось облачиться в обычную форму, рубашечку и поношенную ветровку.

Проверив по карманам наличие нитроглицерина и карты москвича – на проезд, бодрый духом Илья Георгиевич отправился в путь и через час дороги (спутал трамвай) был у Саниной поликлиники.

От срыва всего мероприятия Илью Георгиевича отделили секунды. Пока он раздумывал, заходить ли в здание или поймать Саню на улице, доктор Спасёнов сам вылетел из дверей и, увидев старика, стремительно подошёл.

– Илья Георгиевич! Что случилось?

– Я ведь звонил тебе, Санечка, – скорбно сказал визитёр. – Что же мне было делать, раз ты не слышишь меня? У меня крайний случай – Паша дома не ночует! Кто за нас заступится?

Саня выдохнул и, чувствуя наплыв счастья оттого, что ничего критического не стряслось, решил немедленно чем-нибудь порадовать старика. Он знал: будь такая возможность, романтическая натура Ильи Георгиевича с удовольствием сиживала бы в симпатичных кафе, отправлялась в круизы и летала бы пару раз в год в Париж.

– Илья Георгиевич! А давайте зайдём куда-нибудь? – предложил Саня. – По кофейку! Или лучше чаю! Не против?

Илья Георгиевич возликовал и, сильно жалея, что пренебрёг бежевым пиджачком, согласился.

В ближайшей кофейне, тщательно выбрав кофе с десертом, Илья Георгиевич отложил меню и, подавшись через стол, поближе к Сане, таинственным полушёпотом начал:

– Я ведь что подозреваю: зачем Паша всё ходит в этот лес? Может, собаки – это прикрытие? А на самом деле у него там серьёзная драма? Любовный треугольник?

– Почему вы так думаете? – оторопел Саня.

Илья Георгиевич нахохлил плечи и увёл взгляд.

– Ты бы знал, Санечка, что я сделал! В жизни такого не делал – а тут прямо разобрало. У Паши есть тетрадка, типа дневничка. Он как-то её забыл под подушкой, я глянул – но не читал, конечно. А вчера взял у него с полки – он не прячет, знает, что я не возьму. А я вот взял… – И Илья Георгиевич оглянулся через плечо, словно проверяя, не подслушивает ли внук или иной лазутчик. – Мелко так пишет, путано – точно как врачи в картах. Но через лупу разобрал. Записи у него там все в таком духе: о собаках – история болезни, или что произошло, и дальше что-то вроде схемы лечения, названия некоторые даже по латыни. Затем пишет, как это подействовало. Я уже подумал было – ну, так это рабочая тетрадь! И тут вдруг читаю сверху страницы: «Наташка меня любит. Что мне делать?» Потом опять про собак, про мышь какую-то, и названия – то ли корм, то ли лекарства. Но я уже внимательно смотрю, чтобы про Наташку не пропустить. И снова листов через пять строка: «Наверно, я люблю Асю. Что мне делать?» И опять собачье, ветеринарное. И наконец последняя запись: «Меня достал дед!»