как это будет названо, в какие цвета окрасится и какими лозунгами паразитическое людоедство это прикроется, пусть, вон, Чижик описывает.

Меня беспокоит другое – предельно ясно, что мрачные размышлизмы эти от моей подавленности. А вот сам депрессняк – с похмелья или?.. Опять предчувствие крови, боли и разочарований? Сильно подавлен я от сильной будущей душевной боли?

Злюсь настолько, что решаю обриться наголо! Чем больше отрастают волосы, тем чаще меня терроризируют эти «предчувствия». Наголо! Обрубить антенны! Нах! Ибо – нех!

Потому вхожу в целевое месторасположение моего путешествия на взводе, от злости и слегка в яростной язвительности.

Довольно обширный балкон. С колоннами. Причём, если обычно в таких административных зданиях такой вот балкон, с такими вот колоннами обращен как раз к месту массового скопления народа, на площадь, например, то этот балкон смотрит на овраг. Пусть овраг и облагороженный, с источником и ручьём внизу, русла которых обложены камнем. С озерцом, заключённым, как фонтан, в каменные рукотворные берега, с мраморными лавочками на берегу для приятного отдыха и разговора. Склоны оврага разбиты уступами облицованных камнем галерей, широкие ступени сходов, плодовые деревья и кусты многолетних цветущих кустарников, краснеющий ягодами – шиповник и боярышник.

Ну, откуда мне знать, что когда-то давно, так давно, что время это считается прошлой эпохой, как раз на месте оврага и была Городская площадь с бойкими торговыми рядами? И с этого балкона представители Княжеского Дома и городской наместник обращались к народу?

Сейчас всё это не имеет значения. Значение имеет представительное собрание, что попивало сок в своём квартале и вино на этом балконе.

– Ага! – язвительно говорю я, – Вот кто ровнее всех равных! И как вас, заговорщиков, величать? Центральный Комитет ВКПб? Верховный Совет ЦК КПСС? Или ЦСКА? А, понял! Реввоенсовет! Или всё же полевой трибунал?

– Он что, пьян? – вслух удивляется председатель Реввоенсовета Шалаг Воскресший, Великий, Однорукий.

– По нему разве поймёшь? – пожимает разноразмерными плечами палач двурожий. – Когда он серьёзен, когда пьян, а когда просто придуривается, для собственной забавы. – А потом, поворачиваясь, говорит уже мне:

– У нас должен был быть Малый Совет, но, как видишь, только мы трое и оказались достаточно ответственными для этого. Знакомься, это новый хранитель казны. Монеты хоть и вернули в оборот, а название сменилось. А было наоборот.

Склонил голову в знак приветствия нового советника, не смог не съязвить:

– Нет монет – нечего хранить. А казна, она и пустая – казна.

– Вы невероятно прозорливы, уважаемый, – неожиданно густым для его телосложения голосом говорит казначей. – И я надеюсь, что вы мне продолжите с теми же темпами приращивать казну, пустую, по всеобщему мнению.

Хмыкаю, принимаю кубок из рук палача, ещё раз хмыкаю, смотря на голограмму на столе, где я замер в момент удара в меня магией Чижика. Как знал, как знал, что в тот момент на меня были направлены все скрытые камеры в округе!

– Мы тут коротали время ожидания картиной воспитания вами юного поколения, – пояснил казначей. Ему было явно любопытно пообщаться со мной.

– Кого-то ждём? – спросил я, специально отрыгивая после глотка вина. Я же априори выбиватель головой дверей, беспардонный бычара, гопник, разбойник, убийца и авантюрист. Ах да, забыл, я же полностью отмороженный русский! Более того, советский русский, непредсказуемый и невменяемый. Бессмысленный и беспощадный, не признающий ни чинов, ни имён. Вот!

– Сегодняшний Совет предполагал наличие ещё нескольких советников, – кивнул палач, – но вы изволили полностью исключить из его состава несколько ключевых ответственных мужей.

– А-а! Это вы про ту пьянь, что у вас занимается строительством в городе и округе, и ту, что должна заниматься подготовкой ополченцев к будущим боям за новый порядок? – усмехаюсь я. – Не думаю, что в том состоянии, в каком они сейчас, они что-либо дельное промычат. Как, впрочем, и до этого. Кого ещё ждём?

– Хранителя истины. Как представителя Верховного Центрального Совета, – отвечает Шалаг, не поворачиваясь ко мне, всё так же любуясь преломлениями лучей света в поднимающихся над озером, что на дне оврага, потоках воздуха, задумчиво повторил: – ВэКаПэбэ Цэ-эСКА… А пока мы его ждём…

Всё же он оторвался от столь увлекательной картины живой природы под балконом и поворотился ко мне:

– …Объясни мне, что это было? И желательно зачем? – и тычет в голограмму.

– Что объяснять? – пожимаю плечами. – Всё верно, воспитываю молодёжь. А-а! Вас интересует…

И провожу правой рукой по груди. И сую палец левой руки в дыру, показываю, что крови на пальце нет, провожу правой рукой обратно ничего нет.

– Кто почувствовал применение иллюзии? – воскликнул Шалаг. – И я нет! Мастер! Крайне искусно!

– Ну, а что мне остаётся делать, когда мой ведомственный маг, потенциально сильный маг, полностью бесполезен с боевой точки зрения? – пожимаю я плечами и отпиваю вино. – Вот я и применил тот же фокус, каким меня, мага-иллюзиониста, сделали боевым магом. Парень не верил в себя. Того, во что не веришь – не существует. Я когда-то тоже не верил в себя. Потом мне показали запись, где Мастер Тысячи Лиц бьётся с демоном-змеелюдом. И я поверил, что тоже могу. Правда, я до сих пор больше маг Тысячи Теней, чем боевой маг. Но парень… Смотрите, как на самом деле выглядел его Шип Воздуха с наполнением Молнией…

Вчетвером ржём – кроме грохота и отбрасываемой пыли ничего на моей записи нет. Пустой пшик китайской бракованной петарды.

– А вот этим же вечером, этот же юноша уже пробивал Шипом Воздуха вполне настоящую сковороду, – заканчиваю я, – из вполне настоящей меди вполне реальной кухни. Реально то, во что веришь.

Уже без смеха советники переглядываются между собой.

– А как же «что мертво – умереть не может»?

– Иллюзия может умереть? – пожимаю плечами. – Как? Она и не жила. Что не жило – убить нельзя. И да, отвечаю на вопрос, который вы не задали – я такой же смертный, как и все. Всё, что было рождено и является сущим – когда-либо умрёт. Таков закон мироздания. Но людям же хочется верить, что бывают исключения? А я же – Весельчак, хоть и – Мрачный, так? Вот и веселюсь, мрачно. Но с вами, конечно, хорошо, а Светило как бы намекает, что день уже начался. И начался он тяжело и рано. Значит, будет трудным и долгим. Может быть, к делу?

Советники переглянулись между собой, в перегляде этом согласовывая общее решение.

– Чем он будет иметь иное мнение? – пробасил казначей.

– Последний вопрос, – мотнул головой двурожий. – Так как же ты пробежался по Ущелью Скорби и выбрался живым, да ещё и целым? Полной правды