– На, – он протягивает мне что-то завёрнутое в бумагу.

– Что это?

– В трапезной дали, – отвечает малец, – сегодня мы праздновали именины, всем раздали торту.

Я разворачиваю гостинец. На ладони у меня оказывается горбушка чёрствого хлеба, намазанная сверху тонким слоем засахаренной сгущёнки. Белое на чёрном. Действительно похоже на торт.

– А ты? – спрашиваю я. – Съел свой кусок?

– Угу, – врёт мальчик, – младшим по два давали. Я один тебе приберёг.

Я усмехаюсь.

– Ты же знаешь, что обманывать старших нехорошо.

Авдий смотрит на меня темными глазами.

– Это грешно?

Я киваю.

– А если во благо? – не сдаётся малец. – Что тогда?

– Ты же сам знаешь ответ.

Авдий глубоко вздыхает, видимо пытаясь решить сложную задачу и уложить всё в голове.

– Давай сделаем так, – я разламываю хлеб пополам и протягиваю кусок мальчику, – сделаем вид, что ты мне ничего не говорил, а просто угостил. Договорились?

– Да! – глаза мальчишки загораются, а обветренные губы трогает лёгкая улыбка.

Мы жуём засохший и отдающий плесенью хлеб не торопясь, смакуя каждую крошку и наслаждаясь тишиной морозного дня. Горбушка горчит, но мне кажется, что это самое вкусное лакомство, которое я пробовал в жизни.

– Скажи, – начинает Авдий, – это похоже на настоящий торт?

– Ну… – тяну я.

– Только правду, – настаивает пострел, – я же никогда не ел настоящий.

– Если только очень отдалённо, – отвечаю я, – представь торт, называется «Прага». Такой круглый, как каравай, темно-коричневый, со светлыми слоями крема внутри. Горечи нет совсем, мягкие сладкие коржи. Ты его ешь, а он тает во рту. Прям слюнки текут. Ммм… Объеденье! Я бы целый сейчас съел!

– Один?! – восклицает Авдий. – Да ладно тебе!

– Ну, с тобой бы точно поделился, не стал бы в одно рыло хомячить! – я слегка тычу мальца кулаком в плечо.

Он смеётся. Раскатисто. Задорно. Я ловлю себя на мысли, что если посмотреть на нас со стороны, то можно подумать, что это мой сын. Наверное, я так себя и чувствую по отношению к нему.

– Ну всё, нам пора. Беги, а то мать заругает! – я подталкиваю пацана к виднеющемуся метрах в пятидесяти от нас ангару.

– Нее… – тянет он, – она сейчас у Николая, они решают, как лучше провода тянуть к новой теплице. Он ворчит на неё всё время, что она с овощами своими уже достала его. Энергии и так на всех не хватает.

– Так, и нам есть тоже что-то надо, – вворачиваю я.

– Да, ужж, экономить приходится, я слышал, хотят урезать порции, народу слишком много. Особенно те скитальцы, которые к нам в этом месяце пришли.

– Думаю расширять хозяйство придётся, – мы разговариваем как заправские фермеры, на равных, – а то всех не прокормить.

– Я не хочу всё время в земле возиться, – неожиданно заявляет Авдий, – надоело.

– А кем ты хочешь стать?

– Ну… – малец заглядывает мне в глаза, – ты же маме не расскажешь, точно?

– Клянусь! – я кладу руку на грудь.

– Хочу с оружием научиться, владеть им, – серьёзно говорит Авдий.

– Но тогда тебе придётся стать отверженным.

– Ну и пусть! Это лучше, чем сидеть и бояться! – мальчик сжимает кулачки. – За отца отомстить! Ты бы научил меня?

Вопрос застаёт меня врасплох. Я пообещал священнику забыть о прошлом, тем более стоит мне взять оружие в руки и все, кто мне дорог, погибают. А Авдий мне дорог.

– Ты же знаешь, я оставил свои умения в прошлой жизни, – отвечаю я, – забыл поди уже. Это лучше к Яру обратиться.

Мальчик мотает головой.

– Не говори так, я не верю. Невозможно такое забыть.

Я знаю, что он прав, руки всё помнят, но я вру:

– Без тренировки быстро умения уходят. Я бы сейчас в мишень и с сорока метров толком не попал бы.

– Не может быть?! – удивляется Авдий.

– Точно! – настаиваю я.

– А с холодным? – не сдаётся мальчишка.

– Ну тут я вообще не советчик, – я смеюсь, – у Азата спроси.

– Он мне не покажет, – огорчается Авдий, – я его знаю, скажет – мал ещё.

– А может, ну его это оружие, а? – я вопросительно смотрю на пацана.

– Нее… – тянет малец, – я решил научусь обязательно.

– Тогда подрасти сначала, а там видно будет.

Мальчишка открывает рот, чтобы ответить, но в этот момент ему в грудь прилетает снежок. Я поворачиваю голову. Вижу, как из-за ближайшей к нам теплицы выглядывает ребятня – человек пять или шесть ровесников Авдия. Они смеются.

– Ах, ты… – Авдий явно хочет выругаться, но вовремя осекается, – Димон! – мальчик сжимает кулак. Потрясает им в воздухе, затем нагибается и, зачерпнув пригоршней снег, начинает быстро лепить снежок. Размахнувшись, он кидает его. Попадает в скат купола теплицы. Снова раздаётся смех.

– Мазила! – доносится звонкий голос.

Авдий бросает на меня быстрый взгляд. Раздувает щеки. Видно, что он злится.

– Беги! – говорю я ему. – Наподдай Димке, а то он вместо работы дурью мается.

Авдий, шепча под нос: «Ну я тебе задам!», – срывается с места. Пацан несётся по протоптанной в снегу тропинке так, что только пятки сверкают. Из-за теплицы как стая кроликов выбегает ребятня. Они, смеясь и что-то весело крича, улепётывают в сторону ангара. Я смотрю им вслед, вспоминаю себя в их возрасте и на мгновение забываю, в какое страшное время мы живём.

«Дети есть дети, – думаю я, – даже если мир провалится в ад, они всё так же будут играть и смеяться, и это единственное, что не изменится никогда…»

* * *

Ангар. Несколько часов спустя. Время ужина

Нас здесь человек пятнадцать – мужчин, женщин и детей разного возраста. Мы сидим за длинным, сбитым из досок столом, который накрыт старыми рекламными баннерами. Едим молча. Ложки часто стучат по донцам алюминиевых тарелок, в такт размеренного грохота парового двигателя. Время поджимает. Мы припозднились с трапезой. Каждый хочет быстрее управиться с едой и отправиться спать.

Я искоса поглядываю на Олега. Штырь сидит напротив меня и, ничуть не стесняясь своего уродства, сняв повязку с лица, наворачивает похлёбку за обе щеки. Никто не показывает на него пальцем. Даже ребятня, сидящая с нами – взрослыми за общим столом, привыкла к нему. Аппетит, нагулянный после тяжелой работы, ничем не испортишь.

Перевожу взгляд на Николая. Он ест не спеша, медленно орудуя ложкой в тарелке, словно пытаясь выловить куски получше. Его размеренные движения ещё больше усиливают сходство с насекомым.