– Опять на нас экономят! А ведь мы пашем тут как проклятые! – фыркает Фома, тупо пялясь в миску. – Баланда!

Я поднимаю глаза. Этот мутный хмырь бесил меня ещё при первой встрече на сходе, а теперь мне хочется просто дать ему в лоб.

– А ты чего вылупился! – харкает Фома, глядя на меня. – Дерьмо уже всё раскидал?

Я молчу. Отламываю корочку от хлеба и бросаю её в тарелку, чтобы немного размочить прогорклую горбушку.

– А ты своё говно с нашим не мешай! – выпаливает дед Пантелей. – Оно у тебя дюже вонючее, как и ты сам! Аж глаза режет!

Ребятня прыскает от смеха. Взрослые улыбаются. Фому мало кто переваривает. Я не понимаю, как его, из-за склочного характера, терпят в обители.

Фома открывает рот, силясь что-то ответить, но на него цыкает Николай:

– Харе! Доедаем и спать! Время позднее, а вставать рано.

Замечаю, что Ксения бросает на меня косой взгляд. Затем смотрит на сына, сидящего рядом с ней, и что-то тихо спрашивает у него. Пацан мельком смотрит на меня, а потом мотает головой.

«Опять ей донесли, что Авдий со мной болтал, – думаю я, – вот ведь люди есть, всё неймётся им!»

Я не подаю вида, что заметил её взгляд. Не знаю почему, она запрещает мальчишке общаться со мной. Может быть догадывается, что он мне стал почти как сын? Материнская ревность?

Закончив ужин, мы встаём из-за стола. От одной мысли, что сейчас придётся выйти на мороз и идти по тропинке в монастырь в сильный ветер, меня передёргивает. Остальные, думаю, испытывают те же эмоции. Снаружи на вышках сидят лишь двое дозорных. Им конечно тяжелее, чем нам, но мне от этого не легче.

Люди тянутся к выходу. Взрослые идут молча. Только ребятня о чём-то живо переговаривается. Едва Фома берётся за дверную ручку, как ветер приносит протяжный вопль, который заглушается отчаянным лаем псов. Мы замираем. Прислушиваемся. Мгновение спустя издалека слышится приглушенный крик.

– Сдохни, тварь!

Похоже, что орал кто-то из дозорных. Внезапно доносится звук, похожий на хлопанье белья на ветру. Сверху слышится металлический грохот, словно огромная птица камнем упала на ангар. Затем раздаётся громогласный рёв.

– Это летуны! – взвизгивает кто-то из женщин.

«Или демоны», – думаю я.

Её крик действует как удар хлыста. Секундная растерянность сменяется действом. Николай подбегает к двери. Рывком отбрасывает белого как мел, Фому, который уже почти открыл её. Лязгает засов.

– Живо! – орёт Николай. – Бабы с детьми прячемся! Ты! – палец упирается в грудь Михаила. – Арбалеты и топоры там! – Николай машет рукой в сторону стеллажей у противоположной стены.

Воин не заставляет просить себя дважды. Он срывается с места. За ним бегут ещё трое мужчин из числа трудников. Остальные – ребятня и женщины с круглыми от ужаса глазами – озираются по сторонам.

– Чего встали?! – рявкает Николай, поднимая крышку люка, ведущего в подпол. – Ксюха, берёшь в охапку детей, сколько влезет, и ныкаешься с ними здесь! Остальные! – Николай обводит взглядом перепуганных женщин, одна из которых прижимает к себе ревущую девчушку, – выбрасывайте инструменты и лезьте в шкафы! Они из металла. Там они вас точно не достанут. Фома, Сергей, Пантелей, Олег за мной!

Я бегу за мутантом. Мы проходим через усиленный дверной проём, огибаем бешено стучащий паровой двигатель и оказываемся в задней части ангара, где находится биогазовый реактор и запасной выход. Николай дёргает дверь, проверяя надёжно ли она заперта. Затем поворачивается к нам.

– Сергей, вы с Олегом сидите здесь. Бдите! Они не должны пролезть сюда, пока к нам не придёт помощь!

– А когда она придёт? – спрашивает Штырь.

– Скоро! – бросает мутант. – Главное – продержаться.

– Скажи это тем, кто остался снаружи! – выпаливает Фома. – Они уже сдохли! Чёрт меня дёрнул с вами на ночь остаться!

– Заткнись! – дед Пантелей отвешивает Фоме оплеуху. – Сыкло!

Фома хватается за покрасневшую щёку и обиженно кривит губы. Из уголка рта тянется вязкая нить слюны. Он похож на поганку, которую хочется пнуть. В этот момент издали долетает протяжный колокольный перезвон. Словно дождавшись его, демоны царапают когтями металл ангара. Сталь прогибается под тяжестью тел. Судя по звукам, твари пытаются отодрать листы с крыши.

– Выдержат? – спрашиваю я.

Николай кивает.

– Должны.

– А чем отбиваться от них? – Олег озирается по сторонам.

– Вон, – Николай кивает в сторону верстака, рядом с которым лежат кувалда и лом, – чем не оружие?

При этом слове я вздрагиваю, помня о том, что обещал священнику. Выродок ухмыляется, подходит к столу и поднимает молот. Коренастый, с кувалдой в руках он становится похож на гнома.

– Ну что, земляк, – Олег смотрит мне в глаза, – сдюжим?

Я киваю.

– Вы, – Николай смотрит на Фому и Пантелея, – хватайте лопаты и за мной. Ребятам помогать будем, если твари прорвутся.

Судя по поведению Николая он в такой передряге не в первый раз. Знает, что делать.

– Ваша задача держать дверь, – приказывает Николай, – взломать они её не смогут, но вдруг. Крайний вариант, если пролезут, в бой не вступать. Отходите к нам и запираете за собой внутреннюю дверь в отсек. Усекли?

– Да, – отвечаю я.

– Надеюсь.

Николай, Фома и дед Пантелей уходят, закрыв за собой дверь. Мы с Олегом прислушиваемся к звукам извне. Вроде тихо. Непонятно, улетели ли твари. Мы молчим. Я вспоминаю, как подстрелил демона, когда мы с отрядом чистильщиков шли на Белую Дачу, чтобы устроить засаду на Расчленителя. Но сейчас у меня нет винтовки. Только лом, который я не хочу брать в руки. Ведь я обещал.

– Так и будешь малахольного изображать? – кричит выродок, стараясь перекричать грохот паровика. – Ты меня не обманешь! Я тебя насквозь вижу! Решил святошей заделаться, только прошлое тебя имеет, уже не убежать!

– Пошёл ты! – ору я. – Много ты знаешь!

– Ничего. Жизнь всё расставит по местам и…

Мы вздрагиваем от страшного удара, раздавшегося сверху. Слышится лязг. Затем из-за двери, ведущей в основную часть ангара, доносятся громкие крики, рёв и вопли, а снаружи собачий вой, переходящий в визг.

– Отходи! Отходи от него! – судя по хриплому голосу это кричит Михаил. – Я не могу стрелять!

Мы со Штырём переглядываемся, теряемся в догадках, что там происходит. Снова раздаётся рёв, который сменяется отчаянным женским криком. Звук нарастает. Не верится, что в человеческих лёгких может быть столько воздуха. Визг внезапно обрывается. Слышится треск разрываемой ткани, чавканье, отборный мат, женский вопль и детский крик.

– Убейте его! Ради бога убейте эту тварь!