У входа темнело несколько фигур в полувоенных френчах и танковых шлемах. Это была охрана, пройти ее казалось невозможным, и Скрябин едва сдержал вопль разочарования.

Дверь впереди распахнулась, вошел кто-то маленький, с шишкастым лбом, но преисполненный важности и чувства превосходства над остальными. Охрана бросилась к нему, человечка подхватили на руки.

— Качать его! — восторженно завопил кто-то из охраны. Человечек взлетал в воздух, нелепо болтая ногами и обеими руками придерживая красную каскетку с мелькающей кисточкой.

— Ну, Жужига! Ты дал, Жужига! Ты всем показал! — ликующе перебивали друг друга охранники.

Наконец вошедшего поставили на ноги. Он некоторое время терпеливо принимал поздравления, потом медленно двинулся вверх по лестнице, и Скрябин сообразил, что у него появился пусть маленький, но шанс. Дождавшись, когда незнакомый ему Жужига поравняется с колоннами, Скрябин шагнул вперед, заключил маленького, но значительного человечка в объятия и жарко поцеловал его в соленые губы, над которым колко щетинились незаметные в полутьме усики.

— Ну, Жужига, ты дал! Мужчина! Мужчина!

Продолжая обнимать невесомое тело, Скрябин двинулся по лестнице вниз. Охранники с любопытством наблюдали за ним. Заветная дверь была уже близко, казалось, ее можно было коснуться рукой, и в это время сзади властно сказали:

— Стоять!

Охранник с заспанным лицом хронического алкоголика, в расстегнутом френче, темных галифе и тапочках на босу ногу, долго и внимательно разглядывал оцепеневшего Скрябина, все еще сжимающего в объятиях маленького и беспомощного Жужигу.

— Я же тебя на третий этаж посылал! — вспомнил он.

«Путает с кем-то!» — понял Скрябин. Впрочем, это было даже на руку ему. Не надо объяснять, как он вообще в здание попал.

— Так я там был, — вздохнул он. — Как вы мне объяснили.

— И что там? — задумчиво поинтересовался охранник.

— А послали меня, — равнодушным голосом объяснил Скрябин. — Молодец, говорят, брат Елдырин! Хорошо служишь, брат Елдырин!

— А дальше? — зевнул охранник.

— А что дальше? — удивился Скрябин. — Похвалили и сказали: а иди ты на… брат Елдырин! Я и пошел.

— Ну и правильно, — лицо охранника прояснилось, он застегнул нижние пуговицы френча и покивал Скрябину. — Брат Елдырин, говоришь? Нехорошо, нехорошо… Врать-то зачем было, что пароля не помнишь? Бдительность вздумал проверять? А теперь вот с самим сержантом Жужигой взасос… Нехорошо!

Он отрыл дверь, и в вестибюль плотными обжигающими клубами невидимо ворвался свежий воздух. За дверями стоял вечерний сумрак, горели фонари, и на зданиях впервые за последние пять лет красными и зелеными сполохами резвилась реклама. Выйдя из здания, Скрябин жадно вдохнул воздух и с удивлением обнаружил, что все еще держит маленького человечка в объятиях. Бережно он поставил Жужигу на ступеньки, потрепал ладонью его дрожащую щеку.

Мимо прошел освещенный трамвай, брызнул на повороте искрами из-под колес.

— Ну ты даешь, — сказал сержант Жужига. — Чуть губы не оторвал! — И без перехода поинтересовался: — Мужик, сто рублей до зарплаты займешь? Ей-богу, отдам, хочешь крест поцелую?

— Милый, — с внезапно нахлынувшей нежностью, очевидной для только что избежавшего смертельной опасности человека, сказал Скрябин. — Что там стольник? Я тебе все деньги отдам, только доведи меня до трамвайной остановки!

♦ ♦ ♦

Он проснулся в своей квартире.

Сев на разложенное кресло-диван, долго и непонимающе смотрел на маленького небритого человечка, спавшего в его постели. Человечек спал, уткнув лицо в подушку, из-под одеяла торчала маленькая ножка в черном носке.

Скрябин прошел на кухню. На кухонном столе сохли остатки ночного пиршества — крупно резанные помидоры, селедка с луком, раскрошившиеся желтоватые картофелины с подсохшими боками. Среди продуктов возвышалась полупустая бутылка, рядом с которой лежали оторванные с мясом синие лейтенантские погоны. Скрябин сел за стол, налил в стакан водки, выпил, переждал ожог пищевода и лениво пожевал кусок подвялившейся за ночь селедки, разглядывая погоны, из которых торчали черные нитки.

Как это обычно бывает, он не помнил, чем закончился вчерашний вечер. Вспомнилось, как он с кем-то сидел в обжорке, как потом к ним подсели недавние мучители Скрябина, которые или не узнали его, или рабочий день закончили. И они снова пили, потом плясали на сцене для стриптизеров летку-еньку и ламбаду, потом сидели на набережной, разложив нехитрую закуску и выпивку на парапете.

Лейтенант сорвал со своего мундира погоны и все пытался укрепить их на плечах Скрябина. Погоны падали на грязный бетон.