И в этот момент помещение, в котором мы так мило беседуем, оглашается шумом и гамом – на контрасте с той камерной обстановкой, которая была здесь секунду назад, бьющим по ушам не хуже петарды. В дверь врываются сразу пять девчонок – по виду школьниц, но которые, как подсказывает мне интуиция, уже в этом году станут студентками.

– Ой, а у вас восемьдесят копеек, да? – заголосила одна из них, с растрепанными кудряшками черных волос и зеленоватого цвета глазами. – Клёво! Наташка, дай мне эти… Я на всех отксерю!

– Ну, вот видите, Ира! – говорю я с улыбкой своей интересной собеседнице. – А вы говорили – народу нет! Вообще мне все знакомые твердят, что, после того, как я к ним прихожу, у них торговля лучше идти начинает!

В ответ эта рыба только кивает, не проявляя никаких эмоций. «Хотя бы из вежливости могла бы улыбнуться!» – думаю я.

– Ну, ладно, Ира – спасибо вам большое. И за работу, и вообще! – я улыбаюсь еще шире. – Рад был вас увидеть. До свидания!

На этот раз ответом мне является не просто молчание, а молчание в кубе: эта едва справившая совершеннолетие шлюха просто неподвижно сканирует меня глазами, не удосуживаясь даже слегка мотнуть головой. Столпившиеся перед стойкой старлетки, как по команде, оборачиваются и смотрят на меня недоумевающим взглядом. И мне вдруг становится ясно, насколько сильно на самом деле ненавидит меня эта сука, и одновременно становится настолько обидно, что равного по мощи публичного унижения я даже не помню. Если, конечно, не считать базара Бочкова на заседании кафедры – это вне конкуренции. Я как будто попадаю под холодный душ, и в следующее мгновение меня едва не подбрасывает на месте от взрыва негодования. Разумеется, этот взрыв – внутренний, и думаю, что его никто, кроме меня, не замечает. Все-таки я – преподаватель, и по долгу службы давно выработал необходимое для подобных случаев самообладание: в конце концов, еще и не такие выпады в свой адрес видали. «Какого хрена я так распинаюсь перед этой секушкой? – разрезает мне мозг простая и эффективная, как заточка, мысль. – Да если даже я ей зверски противен, она не стоит и подошвы ботинка, чтобы думать о ней и о ее скотской реакции». Я разворачиваюсь и, закрывая за собой дверь, даю себе слово, что больше не обращусь к этой грымзе ни разу. Даже если ксерокопия будет стоит десять копеек.

Утвердившись в таком радикальном выводе, я выхожу на улицу, где светит по-настоящему июльское солнце и хочется немедленно забыть обо всех проблемах и думать только о хорошем. Собственно, хорошего в жизни осталось не так уж много. И главное из этого немногого – Гала. Я ускоряю шаг: уже без двадцати час. В три она должна уйти, чтобы успеть на электричку, а спешить с празднованием моего Дня рождения в ее компании явно не стоит.

* * *

Гала встречает меня, будучи одетой в синий брючный костюм, на лацкане пиджака которого красуется брошь, которую я ей подарил много лет назад – даже сам не помню, когда именно – и которая ей удивительно идет. Особенно, если она в этом костюме. Рисунок, созданный на заключенном в оправу камне природой, – это какой-то горный пейзаж в лиловых тонах, сколь красивый, столь и необычный. Он напоминает вид на долину из расщелины, причем сама долина при этом – это скорее какое-то плоскогорье, нежели обычная равнинная пустошь. Если Гималаи, как говорят, – действительно воплощение кажущихся неестественными красок с полотен Рериха, то тогда пейзаж на броши – это как минимум Памир.

– Привет, а почему ты сегодня в этом? – осведомляюсь я. – Ты же так одеваешься только на какие-то мероприятия.

– Привет… Потом объясню…

Она отвечает мне тихо, как будто боясь спугнуть сидящую недалеко редкую птицу; затем начинает покрывать мое лицо едва ощутимыми поцелуями, потом прикосновения ее губ становятся с каждым разом всё настойчивей и, наконец, финальным аккордом является их слияние с моими. Мы так стоим довольно долго, почти приклеившись друг к другу (благо, в погожий летний день немного найдется охотников заглянуть в абонемент технической литературы, официально считающийся закрытым до конца августа). Гала запирает дверь, мы обходим стойку, в конечном итоге плюхаясь на свои привычные места у стола за стеллажами. Несколько секунд мы вновь, взявшись за руки, впитываем исходящие друг от друга эманации, и только теперь Гала, сделав чмок в губы вместо затяжного поцелуя, дает понять, что первая серия «танцев-обниманцев» на сегодня закончена.

– Пришлось сказать Сережке, что у нас сегодня встреча с коллегами из Нижнего Новгорода, и директриса, как всегда, поручила мне их приемку и сдачу.

– Он поверил? Не поздновато для конференций?

– Я сказала, что это не конференция, а просто как бы прием делегации. У нас такое уже было один раз, так что отчего бы ему и не поверить?

– М-да! Делегация, значит. Последняя в нынешнем сезоне…

– Именно! Так что сегодня в принципе необязательно торопиться на электричку – можно поехать и к тебе. Отворачивайся!

Я с улыбкой исполняю ритуал, которому, как и приключению в Парке, уже почти пятнадцать лет, то есть поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов в ожидании момента, когда можно будет вернуться в исходное положение и обнаружить на столе заботливо приготовленные «гостинцы». Я пытаюсь представить, что мне будет подарено на этот раз, и примерно через полминуты, после сигнала «Можно!», убеждаюсь, что почти угадал. Во-первых, это почти пол-метра в высоту современный фолиант из серии «Столько-то красивейших видов планеты» (в прошлом году были «200 красивейших мест», на сей раз – «100 красивейших храмов»). Во-вторых, это футболка с моим изображением у замка Шенонсо (первые две части нательной трилогии – «Я на фоне Шамбора» и «Я на фоне Пюилоранса» – она мне уже дарила на четырнадцатое и двадцать третье февраля соответственно. Вначале эффект был потрясающий – моими оставленными в компьютере по ее просьбе французскими фотографиями она распорядилась весьма неожиданно, – но и сейчас впечатление совсем даже неплохое. Тем более, что фотки для такого дела выбирал я лично). И, в-третьих, это солидный ежедневник с надписью на обложке «Федеральная служба по надзору в сфере…», явно выданный ее мужу профкомом по случаю какого-нибудь праздника вроде Дня защитника Отечества и свидетельствующий о том, что на третьем подарке ей удалось сэкономить.

– С Днем рождения! – ласково улыбается она мне, еще раз целуя в губы.

– Спасибо! – говорю я вполне искренне (книга и футболка мне действительно очень нравятся), поддаваясь ее любовному напору.

– Садись – чай пить будем! – смеется Гала.

– Рюмочку чая, ты хочешь сказать?

– Скорее бокал. Но чур открывать бутылку будешь ты!

Она вынимает из стоящего рядом небольшого холодильника (предмета общего пользования с коллегами из соседних отделов) запотевшее «Абрау-Дюрсо», блюдо с нарезанными ломтиками колбасы и ветчины и с легким стуком опускает их на стол. Затем, позвенев бокалами, вынимает их вместе с тарелкой с фруктами и в завершение достает украшенный кремовыми завитушками «Наполеон».

– Я сейчас порежу торт, а ты займись пока шампанским, ладно? – говорит она.