– Прости, – потрепала я Пятнаша по холке. – Не заметила тебя.

Кербер, устроившийся возле меня, сонно лизнул ладонь и зевнул, вновь сворачиваясь клубком.

Комната без Диза казалась удивительно пустой. Толкнув стеклянную дверь, я вышла на балкон. Туман клубился прямо по неогороженному краю, волнами омывая скользкую плитку. Даже башен не было видно, лишь отдельные шпили проглядывали через серую завесу. Будто ничего больше и нет – только ты и край света.

Было жарко – даже горячо. Как у костра, когда стоишь слишком близко к огню, и искры едва не опаляют кожу. И в то же время холодно. Я запахнула кофту – за время сна красное платье вновь сменил «наиболее привычный облик». Похоже, я действительно стала призраком, как смешно бы это ни звучало. Странно. Я не ощущала больше той неправильности… нереальности, которую приносила с собой драконья кровь. Я не чувствовала себя больной. Я казалась себе живой – и более собой, чем когда-либо за последние полгода.

И в то же время я находилась в Аду. Ни жива ни мертва.

Зябко поежившись, я вернулась в комнату. Выйти и поискать Диза? Не только глупо, но и опасно. Компьютер? Пароль мне не отгадать. Книги? Я провела рукой по старым корешкам. Не до них сейчас. Проснувшийся и заскучавший без меня Пятнаш ткнулся носом в колено.

– И где твой хозяин? – спросила я у пса, опускаясь рядом с ним на ковер и почесывая довольную морду за ухом. Остальные две обделить вниманием тоже было нельзя. – Ты хоть знаешь?

На уровне моих глаз оказались коробки, стоявшие на нижней полке. «1990-е», «2000-е», «2010-е»… Отвлекаясь от кербера, я достала последнюю и сняла крышку. Что в них могло храниться?

Фотографии. Сотни, если не тысячи глянцевых снимков. Медные колокольчики на ветру; на заднем фоне – размытые очертания буддийского монастыря. Озеро с кислотно-голубой водой, слишком яркой, чтобы быть настоящей. Готический шпиль старой церкви: потемневшее от времени каменное кружево и черные ветви деревьев. Цветущая сиреневым пустыня. Античные развалины посреди засаженного сурепкой поля. Белые вершины гор. Разноцветные черепичные крыши в утреннем тумане. Океан и звездное небо…

На снимках были не только пейзажи. Попадались и люди. Группа рыбаков сидит на пороге выкрашенного в красный дома. Коричневая, высушенная солнцем кожа, пожелтевшие от никотина пальцы держат сеть. Широкие улыбки; зубы кажутся особенно светлыми на смуглых лицах. Женщина за прилавком с кондитерскими изделиями: взбитая прическа, рыхлые, как поднимающееся тесто, руки, веснушки – просыпавшаяся корица на белой коже. Она смеется и немного смущена, но в глубине души считает только что услышанный комплимент совершенно заслуженным. Девушка в никабе: вроде видны только глаза, но сразу ясно, что она улыбается. Пожилая пара сидит на скамейке, держась за руки и не отрывая друг от друга нежного взгляда. У стойки ресепшена владелец хостела объясняет что-то двум девушкам, экспрессивно размахивая руками; на лицах туристок написано недоверие и по-детски искреннее предвкушение чуда.

Говорят, в каждом портрете заключен автопортрет. Щелкая затвором камеры, мы переносим в кадр свои мысли и желания, чувства и предубеждения. Если так, то сейчас мне открылась ранее неизвестная сторона Диза.

Я взяла в руки следующую фотографию. Я была симпатичной, девушка, сидевшая на камне, – красивой. Но не эталонной, скованной красотой с портретов.

Угловатой.

Расстегнутый воротник рубашки привлекал внимание к изгибу шеи и выпирающим ключицам. Я рассеянно провела пальцами вдоль кости: с детства ненавидела, как они торчат, но сейчас…

Хрупкой.

Узкие пальцы, державшие крышку от термоса, казались почти прозрачными, под тонкой кожей проступали синие прожилки вен.

Живой.

Ускользающей от объектива, как короткие мгновения рассвета. Так и думалось, что еще секунда – и она обернется. Увидит камеру, смутится, взмахнет рукой, поправляя лезущие в лицо пряди. В лучах утреннего солнца ее волосы отливали старой латунью, а в широко распахнутых голубых глазах (Кто сказал ей, что они похожи цветом на питерские лужи? Лен. Лен и незабудки.), смотревших куда-то вдаль, виделось восхищение. Чистый, ничем не замутненный восторг.

Я даже не заметила, когда он успел сделать этот снимок.

– Любуешься? – донесся до меня насмешливый голос.

Я обернулась: а теперь пропустила, как он подошел. Впервые с тех пор, как стала чувствовать его магию. Диз стоял, прислонившись спиной к книжному шкафу, и рассматривал меня с непонятным выражением на лице.

– Прости, – повинилась я, убирая стопку фотографий обратно в коробку. – Я не должна была их смотреть.

Он пожал плечами.

– Если бы они были секретом, ты бы их не увидела.

– У тебя круто получается, – сделала я неуклюжий комплимент. – Ты мог бы заниматься этим профессионально.

– У меня уже есть профессия. К сожалению, в этих местах она не особо котируется.

Диалог не задавался. Возможно, потому что я совсем не о том хотела поговорить. «Что нужно твоему отцу?» «А Гаапу?» «Ты в порядке?» Но после фотографий я не удержалась и выпалила мучивший меня с прошлого вечера вопрос:

– Ты ведь совсем ничего не чувствуешь, верно?

Демон молчал.

– Ты зеркалишь. Повторяешь собеседника, – поспешила я объясниться, лишь бы избавиться от гнетущей тишины. – Нет, я все помню, и что вы подстраиваетесь под окружающих… – Что, в принципе, само по себе было стремно, но я промолчала. В конце концов, именно потому с ним было так легко. – И что вас «заводят» сильные эмоции… Но тут другое. В ГООУ не так заметно, там больше людей…

Все равно: не зря некоторые из его повадок вызывали в памяти Каталину. А тут… Сразу вспомнилось, каким отстраненным он выглядел, когда я впервые увидела его в Аду. И как постепенно оттаивал с каждым нашим разговором. А еще это «крошка», преследовавшее меня во сне. Кто сказал, что, подрастая, Амавет не копировал своего если не любимого, то ближайшего по возрасту брата? И не только его. Сколько людей и не людей невольно поучаствовало в создании личности, которую я называла Дизом?

Это объясняло его тягу к людям – ярким, громким. К их чувствам: я вспомнила свою фотографию и почти случившийся в пустыне поцелуй. Это вообще многое объясняло, строго говоря. Включая Диза-айтишника, хамелеона, очаровывавшего всех и каждого, и Диза, которого я знала по долгим разговорам на кухне общежития.

– Не только настрой. Фразы, манеры… И ты говорил, что не умеешь обижаться, верю, но сердиться тоже. Даже когда ты сердился на меня, я имею в виду по-настоящему, я в те моменты злилась на тебя еще сильнее. Только тогда. Иначе ты… отчитываешь.

Как учитель: сухо, безэмоционально, чеканя каждое слово. Но не давя силой, не пугая. Заметив, что Диз хранит молчание, я задрала голову, чтобы посмотреть на него. А он, оказывается, во время моей сумбурной тирады достал с полки какой-то справочник и уткнулся носом в текст.