— А ты что, сам не видишь? Найди хотя б одно отличие,как в том ребусе.

— Нет, — Славик заволновался, — Семен Семенычспросить велел: дело прошлое, бизнес есть бизнес. Это ведь вы, со своим… э-э…другом реставрировали настоящую, да?

Кордовин захлопнул тяжелый каталог, опустил его нажурнальный стол и движением ладони слегка отодвинул, словно кораблик по водепустил.

— Да, — бросил он.

— Тогда, может, вам известно, кто сработал… другую?

Он молча изучал круглое лицо хорошего зятя. Попал парень вуголовную семейку, как кур в ощип.

Наконец протянул руку к нижней лампе торшера, что последниепару часов жгучей коброй выжигала глаза нелепому парламентеру, и отвернул ее всторону, мгновенно переодев комнату в иные тени.

По левую руку всплыло окно со зрелой напряженной луной надвзводом кипарисов, сбегающих по улице вниз.

— Известно, — сказал он. — Это сделал я.

И в наступившую тишину добавил:

— Я один. Само собой, не имея понятия о планах Босоты,я ведь ему безгранично доверял.

Он выждал несколько мгновений, пока парень перестанетморгать воспаленными глазами, обвыкнув в полутемной комнате. Слегка подалсявперед и проговорил:

— А сейчас я расскажу, Славик, зачем тебя прислал комне тесть. При тебе письмо или он устно велел передать?

Славик сглотнул, как поперхнулся:

— Устно…

— Это умно, — кивнул Кордовин. — Так вот,передать он просил следующее — следи за стилистикой, мне интересны разночтения…Поскольку я, Захар Кордовин, за все эти годы столь преуспел в своем картинномбизнесе, человек известный и уважаемый, эксперт, и — как верно ты выразился — хуё-моё,мне предлагается выгодная сделка: если уж «Венеру» ищут, да еще такие уважаемыеинстанции, то можно пособить данную девушку найти — сколько еще ей валяться уГнатюка без дела, правда? Для этого надо ее чуток подправить, гнатюковскую-токартину. Ведь мой профессиональный уровень неизмеримо, как верно полагает СеменСеменыч, вырос. Старить картины я теперь умею куда как ловчее. Главное же,вырос мой авторитет в кругах коллекционеров, экспертов и аукционеров. И данноемною экспертное заключение очень даже примут к сведению на любом аукционе. Носамое главное: где бы ни находился Босота, это полностью парализует все егопланы на будущее относительно «Венеры». Он будет молчать. Что ты глядишь наменя дикими глазами, Славик?

Парень и вправду смотрел на Кордовина, вытаращив глаза. Оннесколько часов, пока летел, заучивал в самолете наизусть всю эту речугу, снебольшими поправками в сторону уважухи. Вот уж точно Семен Семеныч выразился —дьявол. «Сынок, будь очень аккуратным с ним, вежливым. Захар, сука, он такойумный!».

— Не вдаюсь, каким образом вы собирались переправитьмне картину — это уже вопрос технический. Возможно, ждали от меня указаний. Авот денежный расклад предполагаю таким: в случае удачи сорок процентов беретГнатюк, нам с Можаром по тридцать, так?

— Сорок, — поправил Славик. — Вам — сорок.Папа согласен на двадцать.

— О-о! Я приятно удивлен бескорыстием Семен Семеныча.

Он внезапно поднялся и, повернувшись к гостю спиной, подошелк балконной двери и распахнул ее.

Ночная горная свежесть плеснула в комнату лавандовымприбоем, замерла на пороге, теребя занавеску. Высоко над кипарисами алмазнымкамушком светила яркая и одинокая звезда Венера.

Кордовин подошел к небольшому бару в углу, тихо мерцающемуночником, приоткрыл дверцу и склонился, изучая тесную толпу бутылок впризрачном зеленоватом свете. Славик сидел все в той же позе, не решаясь снятьруки с колен, хотя Кордовин так долго выбирал напиток, что при желании пареньмог бы совершить все, что угодно — рвануть к двери или прыгнуть на эту,худощавую на вид, спину… Но он продолжал послушно сидеть, боясь шевельнутьпальцами. Он почему-то был совершенно парализован этим человеком.

Наконец Кордовин вернулся к журнальному столику с бутылкойконьяка и двумя широкобедрыми бокалами. Неторопливо расставил, плеснул в бокалытемной маслянистой жидкости, придвинул к парню.

— Выпей, Славик. Ты неплохо поработал сегодня. И ты мненравишься, ты — преданный папе зять. Ну, пей… Это хороший коньяк.

Главное, невозможно понять — когда этот человек говоритсерьезно, а когда издевается. Но выпить очень хотелось. И Славик на свой страхи риск протянул потную руку к бокалу и с жадностью опрокинул в рот содержимое.Неграмотно: смаковать же, вроде, надо… да плевать! Вон, у него поджилки до сихпор трясутся. Вкус во рту от коньяка возник терпкий и душистый, и с каждойминутой горячо заливал все изнутри — затылок, лицо, даже уши.

Кордовин, внимательно глядя на гостя, дождался ожидаемойреакции и налил еще. И Славик быстро принял добавку.

— Ну, хорош, — сказал хозяин. — Тебе ведь ещерулить. Никогда больше не бери машину с таким цирковым-счастливым номером.Понял?

— Понял! — благодарно выдохнул парень.

— А теперь запоминай ответ Семен Семенычу.

Кордовин помолчал, будто перебирая в уме разные вариантыответа. Хотя ничего он не перебирал. Просто вспомнилась их с Андрюшеймастерская, бледный северный свет из трех окон в покатой крыше, горячие пышки,укутанные в Андрюшин шарф, и возлюбленный диван, диван возлюбленных, утопленныйв Обводном канале.

Он кашлянул и проговорил медленно и раздельно, будтозаботился о том, чтобы дурка-Славик в точности запомнил не только его слова, нои интонацию:

— Я потерял друга. Я потерял все свои картины. Попыткидоговориться со мной бессмысленны.

Славик выслушал это, приоткрыв рот и потупившись. Запомнитьэто было легко. Большого ума тут не требовалось.

— Теперь иди, — устало сказал Кордовин и протяжнозевнул, медленно стягивая с шеи галстук. — А я тут вздремну…

Славик поднялся, не зная — как прощаться в таком случае, вслучае полного провала всей миссии. Например — протянуть ли Кордовину руку? Илинормально подосвиданькаться? А может, просто повернуться и молча выйти?

Он запихнул каталог в портфель, застегнул замок и поднялголову.

И — окоченел:

На него из руки Кордовина безжалостно глядело маленькоечерное дуло. Кордовин сидел в кресле — прямой и пружинистый, — словно втечение той минуты, пока Славик решал — как лучше прощаться, — выспался задвоих. Но главное — глаза, эти холодные серые глаза эксперта начисто отметалинамек на розыгрыш. И совсем не вязались с сочувственным, даже сострадательнымголосом.

— Ты забыл мне рассказать еще кое-что, сынок, —проговорил этим сочувственным голосом Кордовин. — Ведь вы нашли Босоту?

— Нет еще! Нет! — вскрикнул Славик, тряся головойи прижимая к животу портфель обеими руками. Он не мог сказать про Босоту.Гнатюк просто убьет его, и все! Да и не знает он всей тонкости игры с этойпроклятой «Венерой», которую затеяли тесть с Гнатюком.