– Полагаю, – сказал Нифадас, – нам следует укрыться в лагере торговца.

– И вы, – прошипел Квиллас, – проглотите такое оскорбление, первый евнух?

– Нет тут никакого оскорбления, – просто ответил Нифадас и, шагнув мимо принца, взял под руку оторопевшую Сэрен Педак. – Пожалуйста, аквитор, проводите меня.

– Разумеется, первый евнух.

Остальным пришлось идти за ними.

Нифадас шел быстро. Через десяток шагов он спросил тихим будничным тоном:

– А Халл Беддикт видел все это?

– Нет. То есть вряд ли. Его какое-то время не было.

– Но он вернется.

– Да.

– Я оставил почти всю охрану на борту «Восставшей Крепи» и с ними финадда Геруна Эберикта.

– Геруна… ох.

– Именно. Как думаете, не стоит ли послать за ним?

– Я… я не знаю, первый евнух. Смотря что вы хотите ему поручить.

– Может, поболтать с Халлом, когда тот вернется?

– А финадд умеет убеждать?

– Ну… не на словах.

Она кивнула, стараясь подавить дрожь – и, к несчастью, не смогла.

– Холодно, аквитор?

– Дождь.

– Конечно. Надеюсь, слуги Бурука поддерживают какой-никакой огонь?

– Даже с излишним усердием.

– Не думаю, что кто-то будет жаловаться. Вы с Буруком тут ждете уже порядочно, как я понимаю.

– Да. Была аудиенция у колдуна-короля, но я, как мне положено, ушла до того, как начали обсуждать существенные вопросы. О чем шла речь, ни Халл, ни Бурук не сообщили.

– Значит, Халл тоже был там? – Нифадас чуть улыбнулся. – И ничего существенного вам не открыли, аквитор? Признаюсь, мне с трудом верится.

Сэрен Педак нерешительно молчала.

– Аквитор, – тихо сказал Нифадас, – сейчас нельзя больше хранить нейтралитет. Делайте выбор.

– Боюсь, что какое бы решение ни принял тогда колдун-король, теперь это неважно. – Сэрен взглянула на Нифадаса. – Полагаю, Рулад не отдаст меч.

– Рулад… Что вы можете о нем сказать?

– Младший сын благородного семейства, Сэнгаров.

– Сэнгары? Старший сын – Фир, так? Командир войска эдур. Значит, уважаемая кровь.

– Да. У них еще есть брат Бинадас – и он повязан кровью с Халлом Беддиктом.

– Интересно. Я начинаю понимать, аквитор, какие сложности нас ждут.

И я, кажется, тоже. Потому что я, похоже, сделала свой выбор.

Как будто Нифадас дал мне другую возможность – раз я иду под руку с первым евнухом…

– Вставай, Удинаас.

Веки дрогнули на горящих глазах. Удинаас уперся взглядом в наклонную стену.

– Нет, мне нужно поспать…

– Тише!.. Тебе нужно, дурак, идти в цитадель.

– Зачем? Мне глотку перережут за наглость…

– Не перережут. Рулад не позволит, ведь ты теперь его раб, и больше ничей. Сообщи – прибыла летерийская делегация.

– Оставь меня, Сушеный.

– Ты нужен императору тисте эдур. Немедленно.

– Ясно. А он об этом знает?

– Еще нет.

– Так я и думал. – Удинаас снова закрыл глаза. – Сгинь, дух.

– Мы с вивалом согласны, Удинаас. Тебе пора выйти на первый план. Ты должен стать незаменимым для Рулада. Скажи, ты ведь хочешь, чтобы Пернатая Ведьма была только твоей?

Удинаас заморгал, потом сел.

– Что?

– Ступай, и все увидишь.

– Не пойду, пока не объяснишь, Сушеный.

– И не подумаю, раб. Иди в цитадель. Служи императору эдур.

Удинаас откинул одеяла и потянулся за мокрыми мокасинами.

– Оставил бы ты меня в покое.

– Она изнасиловала тебя, Удинаас. Взяла твое семя. Зачем?

Удинаас замер, надев один мокасин и держа холодный второй в руке.

– Менандор.

– Сука вынашивает планы, точно. Она не любит ни эдур, ни анди.

– И при чем тут это?

Дух не ответил.

Удинаас потер лицо, натянул второй мокасин и начал завязывать мокрые шнурки.

– Я раб, Сушеный. Рабам не дают рабов – а я только так мог бы получить Пернатую Ведьму. Разве что ты проберешься в ее разум и исказишь ее волю. Но тогда это будет уже не Пернатая Ведьма, да?

– Ты приписываешь мне силу, которой у меня нет.

– Только чтобы подчеркнуть нелепость твоих обещаний, Сушеный. А теперь замолкни.

Удинаас поднялся и вышел из каморки. У очага сидел, сгорбившись, Хулад, разогревающий то ли суп, то ли рагу.

– Удинаас, ты говорил сам с собой. Не стоит этого делать.

– Вот об этом я себе и твержу, – ответил Удинаас и, прихватив дождевик, вышел.

Дождь лил стеной. В бухте едва виднелись корабли.

Удинаас натянул капюшон и отправился в цитадель, принадлежавшую прежде колдуну-королю.

Служи императору эдур… Куда ты поведешь свой народ, Рулад Сэнгар?

Тени-призраки, охраняющие вход, не препятствовали рабу летери подняться по ступеням. Он уперся в створки дверей, распахнул их, вошел с порывом ветра и брызгами дождя. Давайте, проклятые эдур. Перережьте мне горло. Пронзите грудь. В палате ожидания не было охраны, занавес в конце комнаты был задернут.

Удинаас стряхнул дождь с плаща и пошел дальше.

К занавесу. Отвел его в сторону.

И увидел эдур. Все стояли на коленях перед блестящей фигурой Рулада Сэнгара на помосте с воздетым мечом в руке. Медвежья шкура укрывает плечи, лицо – поблескивающая золотая маска, окружающая глубокие дыры глазниц.

Значит, не слепой. И не калека. А если это безумие, то его яд пропитал весь зал.

Удинаас почувствовал, что на него упал взгляд императора – ощутимый, как когти, впившиеся в мозг.

– Подойди, раб, – прозвучал резкий голос.

Головы повернулись на Удинааса, идущего через толпу по ярусам. Летериец не смотрел ни на кого; его глаза были устремлены на Рулада Сэнгара. Боковым зрением он заметил Ханнана Мосага, стоящего на коленях с опущенной головой, а за ним – его к’риснан в таких же покорных позах.

– Говори, Удинаас.

– Прибыла делегация, император.

– Мы связаны, правда, Удинаас? Раб и хозяин. Ты услышал мой призыв.

– Да, хозяин. – Удинаас понял, что солгать будет проще всего.