Я на миг замираю, но одного короткого взгляда в глаза мне хватает, чтобы понять, что она всегда была с ними. Она всегда все знала. Про Лэйс. Просто играла свою роль рядом со мной. Или…

В ее глазах на миг отражается синева волн, потом Тимри усмехается.

— Что застыли? — командует она. — Выдвигаемся. Кэйпдор сам себя не затопит.

Лайтнер К’ярд

Теплый прием.

Так отец говорит об убийстве невиновных.

Как будто мало смертей. Как будто мало мне разочарований в тех, кого я считал семьей.

— Вирна и ее сестры не виноваты в планах Карринг. Она просто использует их. Шантажирует.

— Это не имеет значения. — Отец пожимает плечами. — Лиархи и все, кто знает о них, заберут эту тайну с собой на Дно. Такова цена нашего мира.

Едхова мира, где одна из рас всегда будет рабами!

— Не смей ее трогать! — предупреждаю я.

— Попробуй меня остановить, — усмехается Диггхард К’ярд. Нет, этого морского едха больше не получается считать отцом.

Сила во мне вспыхивает в секунды, наполняет меня целиком, дрожит на пальцах. Она все еще нестабильна, но она есть. Я могу ударить Диггхарда. Прямо сейчас. Возможно, у меня даже получится его достать. Достану…

И лишусь единственной возможности спасти Мэйс.

Во взгляде въерха насмешка и вызов: именно этого он добивается. Чтобы я вспылил, вышел из себя, растратил последние силы, а еще сделал все, чтобы меня снова закрыли в капсуле, усыпили на время, пока власти Ландорхорна не справятся с помехой в виде повстанцев.

Я сжимаю кулаки до хруста в костяшках, сглатываю слюну с привкусом крови и сосредотачиваюсь на мыслях о Вирне. Синие глаза, светлая в веснушках кожа, аромат океана. Храбрость, стойкость, вера в лучшее. Любовь. Я здесь не для того, чтобы отстаивать свою правоту, а для того, чтобы защитить мою Мэйс. Защищать ее из искусственной комы будет проблематично.

Я разжимаю кулаки, усаживаюсь на кушетку и опускаю глаза. Чтобы не испепелить взглядом въерха, который только что совершенно точно перестал быть моим отцом.

Контроль.

Вдох-выдох.

И еще раз.

— Молодец, — даже в похвалу Диггхард умудряется вплести ноты собственного превосходства. — Поражение тоже нужно уметь признавать.

Я снова сжимаю зубы.

— Поговорим позже, — обещает он. — Когда все закончится.

Диггхард уходит: я вижу его спину сквозь приоткрытые веки, слышу быстрые шаги. Он идет убивать, а будто — на деловую встречу.

Я медленно считаю до десяти и выпрямляюсь, поворачиваюсь к матери:

— Мне нужна твоя помощь.

Очевидно, в моем взгляде мелькает что-то такое, из-за чего она в первый миг от меня отшатывается. Потом мать ведет плечами, слабо улыбается и отвечает:

— Конечно, Лайтнер. Что тебе нужно?

— Попасть в Кэйпдор. Помешать его планам.

Хватит лжи и уловок, мне нужна правда, а еще союзники. Без союзников Диггхарда не остановить.

— Я не могу. — Замечаю в глазах мамы испуг, прежде чем она отворачивается, прячет взгляд.

— Потому что боишься его? — горько усмехаюсь я. — Если все получится, ты освободишься от его власти.

— Я не за себя боюсь, — вспыхивает она. — За тебя. Я знаю Диггхарда слишком хорошо. Уверена, в своей войне он не пощадит даже сына. Никого не пощадит.

— Именно поэтому я должен быть там, мам.

— Ты еще слишком слаб.

— Чушь! — Я отталкиваюсь от капсулы, и понимаю, что адреналин вымыл из моей крови сонливость и вялость. — В меня влили слишком много сил. 

— Лайтнер, я не могу, — она обхватывает себя руками, а я прищуриваюсь:

— Не можешь или не хочешь?

— Не могу, — повторяет мама. — Ты прав во всем, в том, что Диггхард полностью контролирует мою жизнь. Я сама вместе с тобой узнала про ловушку, что они готовят в Кэйпдоре! Он мне не доверяет, поэтому в последнее время со мной везде ходит Шадар. Присматривает за мной, а теперь и за тобой. У меня просто не получится помочь тебе пройти его и его боевиков. Прости.

— Значит, устрой мне встречу с Харом и Кьяной. Где они? Вместе мы что-нибудь придумаем.

Я осекаюсь, потому что дверь в медицинский блок снова отъезжает в сторону, но к счастью, это не отец. В комнату шагает мама Родреса. К несчастью, она слышала мою последнюю фразу.

— Студенты Кэйпдора против команды лучших въерхов? Очевидно, стоило запретить моему сыну общаться с тобой, Лайтнер.

Ньестра Б’игг выглядит как минимум непривычно: сегодня на ней темно-синий мундир, строгие брюки и ботинки на низкой подошве. Никаких летящих юбок, высоких каблуков и идеальной укладки. Ее вьющиеся волосы забраны в хвост, а на лице ни следа косметики, отчего она выглядит еще бледнее мамы.

Б’игги — главные союзники отца, поэтому я весь подбираюсь, но до меня вдруг доходит смысл ее слов. Даже не смысл, ярость, с которой это сказано. А еще я замечаю покрасневшие, как бывает после долгих слез, глаза.

— Разве Родрес не на Первом, Зьира?

Ньестра Б’игг коротко смеется, но это больше напоминает едва сдерживаемую истерику. Она вытаскивает из кармана тапет, подходит ко мне и показывает интерактивную карту Ландорхорна. На ней мигают две точки: красная и синяя. Две точки, движущиеся в центр города.

— Родди — мой единственный ребенок, — говорит она, и ее голос на миг смягчается. — Мой мальчик, который слишком гениален для этого мира. Он принимает все близко к сердцу. Поэтому я не могла оставить его без присмотра.

— Одна из этих точек — Родрес?

— Да. Я сама придумала эту систему, поэтому у меня есть доступ. Она отслеживает месторасположение и состояние объекта.

Та система, после установки которой на тапет Родди все в нашей компании пару месяцев над ним смеялись. Он согласился на это отслеживание исключительно потому, что иначе ему грозил «мамочкин» комендантский час, а так смог свободно ходить по вечеринкам и где ему хочется. Особенно над этим смеялась Ромина.

— Еще несколько минут назад она была неактивна, и не передавала жизненные показатели. Я решила, что случилось страшное. — Зьира выдыхает, прежде чем продолжить: — Как оказалось, был всего лишь потерян сигнал. Я считала, что вы все вместе, в этих скалах, потом, что его везут вместе с вами… до того, как не пропал сигнал. Но он жив. Он вместе с этой девчонкой, но жив.

— С девчонкой? — Я снова смотрю на экран. — Второй сигнал — это Лира?

Что я чувствую по поводу ее предательства? Пустоту.

— Да. Она тоже жива. Почему так получилось, Лайтнер? Почему Родди был не с тобой?