— Как такое возможно? И как такое произошло? Ты сказал, что лиархи хотели… Поработить въерхов?

— Именно. Древние развязали долгую и яростную войну, которую сейчас называют Глобальной катастрофой. Что ж, как раз глобальной она и была. Лиархи затапливали материки, наши города, чтобы потом занять их. Ведь они могут спокойно жить на суше. Все тонули в крови, и Лидх Картерн придумал план: заманить выживших лиархов в ловушки, объявить перемирие, пообещать, что никто не станет пользоваться силой, а на деле отрезать их от морей и океанов навсегда. Взрослых они уничтожили сразу, оставили только детей. Новые поколения лиархов сами верили, что они пустышки. Что они люди.

Поэтому любое приближение людей к воде в Раверхарне карается смертью.

— А как же Проседание? Это тоже придумано, чтобы никого не подпускать к океану?

— И да, и нет. Наша сила не способна отменить природные катастрофы, но даже их можно использовать для политики.

— Менять настоящую историю по своему усмотрению? — морщусь я. — Люди считают, что они преследовали въерхов!

— Лиархи преследовали. Это небольшое историческое искажение, не меняющее сути происходящего.

— Ты знала? — поворачиваю голову к притихшей матери.

— Узнала совсем недавно.

— Дай угадаю, когда. В день приступа, да? Ты тогда передумала насчет меня и Вирны, начала отговаривать, хотя до этого была на моей стороне.

Видно, что мама чувствует себя неловко под пронизывающим взглядом отца, но все равно кивает.

— Да, тогда я узнала всю правду.

И ничего мне не сказала!

Потому что она с отцом заодно. Потому что считает так же.

Я отворачиваюсь от матери, если честно, даже видеть ее сейчас не хочется.

— Почему для остальных въерхов это тоже тайна?

Теперь морщится отец:

— Потому что всегда и во все времена были такие идиоты как ты, готовые связать свою судьбу с людьми. Испытывающие чувства. 

— Ты сказал, что Вирна вернула себе силу, когда Ромина столкнула ее в океан. Значит, это активатор. Живая вода. В воде лиархи снова обретают свои способности. А как же Нресская волна? Тогда океаном накрыло все побережье Ландорхорна. Неужели никто не открыл в себе силу?

Улыбка отца снисходительная, будто я сказал сущую глупость.

— Открывали, и не только во время катастроф. Но везло далеко не всем. К тому же, для того, чтобы ее использовать, нужна практика и подпитка стихией, а, как ты знаешь, в нашем мире это заканчивается знакомством с агентами Подводного ведомства. Именно этим они занимаются — оберегают наши тайны. Вирна Мэйс не единственная любительница поплавать, но в последнее время их стало слишком много.

— Ныряльщики.

— Ныряльщики. Миротворцы. Анархисты. Мне без разницы, как они себя называют, если мешают установленному порядку в Ландорхорне.

— Ты хотел сказать диктатуре? Или геноциду?

Дети. Въерхи древности оставили только детей. Возраста Тай или меньше, чтобы те не могли ничего вспомнить. По-моему, обе расы могли поспорить между собой в жестокости!

Наши взгляды скрещиваются. В глазах отца столько ненависти, что даже меня пронимает.

— Изменники, — выплевывает Диггхард К’ярд, — из-за которых сегодня погибли мои лучшие бойцы.

— Это Дженна Карринг, — говорю я. — Миротворцы здесь не при чем. Они хотели мира между людьми и въерхами.

— Поэтому взяли в заложники тебя и твоих друзей? 

— Это не так! Разве Хар не рассказал правду? Они помогли нам спастись от Дженны. Помогли спрятаться. Они не хотят войны.

Отец смотрит на меня, не мигая, а потом вздыхает:

— Какие бы цели они не преследовали, они узнали о лиархах, а это недопустимо.

Меня цепляет прошедшее время, которое он использует.

— Что значит «преследовали»? Где они?

— Остались там, где им и место, под теми скалами.

Я вскакиваю. Оказываюсь на ногах раньше, чем успеваю додумать последнюю мысль, которая со скоростью молнии проносится в моем сознании. На бешеном адреналине меня даже почти не шатает.

— А Вирна? Где Вирна и ее семья?

Я пытаюсь за него ухватиться. Я готов на него наброситься, трясти до тех пор, пока Диггхард К’ярд не скажет правду. Но отец уворачивается, толкает меня в грудь, и мне приходится вцепиться за крышку капсулы, чтобы не рухнуть на пол.

— Хотел бы я ответить, что на Дне, — цедит он, — но эта девчонка невероятно живучая.

Жива!

Только я не спешу радоваться, потому что глаза отца зажигаются огнем въерхов.

— Эти отступники открыли по нам огонь, а потом сбежали. Но не учли, что захватили с собой на борт Лиран Р’харат.

— Лиру?! При чем здесь она?

— Она работает на меня. Я продолжал присматривать за тобой через нее. Лиран помогла нам обнаруживать, куда так называемые миротворцы вас забрали. Подала сигнал.

Значит, все эти люди погибли из-за меня? Потому что я привел туда Лиру?

В голове просто не укладывается, а на языке металлический вкус крови — я прокусил щеку и не заметил этого. У предательства действительно отвратительный привкус, и я бы окунулся в это, если бы не Вирна. Если бы не сходил с ума от волнения за синеглазку.

— Значит, ты все-таки знаешь, где она?

Взгляд отца вспыхивает сильнее, яростно, и я понимаю, что он не знает.

— Эти… люди умеют прятаться. Как и в случае со скалой, сигнал пропал возле берега.

База Дженны? О ней рассказывала Вирна.

— Но это все больше не имеет значения, — продолжает отец. — Благодаря твоим друзьям, я знаю, что цель отступников — Кэйпдор. Чтобы разрушить Ландорхорн, им нужно прийти сюда, и здесь их ждет самый теплый прием.

Вирна Мэйс

— Я даже знаю, о чем ты сейчас думаешь, — произносит Дженна после того, как сообщила мне новость, что собирается моими руками начать массовые убийства. — О том, сколько пострадает невинных. Но невинные и так страдали. Все это время. Все это время въерхи не просто держали нас на грани выживания, как ничего не значащий сброд. Они бросали нас на первую линию защиты.

— Очередные легенды?

— Нет, Вирна, это не легенды. Въерхам мало было превратить нас всех в людей. Они уничтожили все поколения, которые могли что-то рассказать о настоящей истории. Просто собирали всех по городам и уничтожали. Оставляли только маленьких детей. Тех, кто был настолько мал, чье сознание не способно было удержать никакую информацию.

Я все еще ей не доверяла. Хотя не доверять и не верить — разные вещи, и кажется, она прекрасно это понимала. Потому что на ее губах мелькнула тень довольной улыбки.