опутал тело, сковав по рукам и ногам, ей с трудом удавалось держаться траектории, где сдвигалось пространство, открывая бесконечные миры, но глаза продолжали цепляться за ускользающую поверхность, нитью связывая ее прошлое и будущее. Среди бескрайней синевы под собою ей почудился остров, куполом восставший из сердца Земли, холодный ветер бил в лицо, приближая видения грядущих событий. Терзаясь предчувствием, она устремилась к нему, подспудно выискивая того, к кому стремилась ее душа всю недолгую земную жизнь. Глазам предстало поле боя, разбитые, поломаные судьбы молили о пощаде, скрючившись в чреве смирения, тянулись к ней костлявыми, истерзаными чувствами, принявшими всю боль непрожитой войны. Потоки крови неслись со всех сторон, сливаясь в реки, перемалывая останки прежней жизни и не было края этой вакханалии поражения, прежде чем она, сжимаясь от ужаса предначертанной трагедии, посреди нагроможденья страхов увидела его, восставшего над крахом мироздания в этот миг. Как пламя в темноте он осветил все уголки и с губ его сорвалось — ЖИЗНЬ ВНУТРИ.

127

Словно в кадрах замедленной съемки Громов запечатлел, как Николай размахнулся, заведя руку за спину и со всей силы забросил далеко от берега маленькую, сверкнувшую стеклянным блеском ампулу. Описав пологую дугу, она ударилась о поверхность воды, отпечатавшись разбегающимися кругами и проскользив в воздухе, скрылась в воде, навсегда потерявшись из вида. Оглушенный страшным предчувствием беды, Громов всматривался в глубины багровеющих вод, пытаясь осознать чудовищный замысел своего бывшего товарища, совершившего непоправимое. Долгая дорога к озеру, хранилищу живой воды, для каждого из них оказалась своей, как судьбы людей, зачатых в утробе матери едины до тех пор, пока первый вздох, расправляющий легкие, первый свет, бьющий в глаза и первый вкус материнского молока не наделит каждого своим непохожим и неповторимым напутствием перед миллиардом тропинок, ведущих в разные миры. Их пути, выбранные ими когда то, столкнули их бессмертные души здесь, на перекрестке миров по дороге в бесконечность.

— Что ты сделал? — взревел Андрей, эхо его голоса многократно отразилось от повехности купола, повторяясь и перекрывая тысячелетнюю тишину этого места.

— Я решил, что нас двоих будет достаточно — буднично ответил Николай, спрыгнув с валуна, на котором сидел — Человечество в массе своей не заслужило быть приближенным к избранным, к тебе и мне — он улыбнулся и Громову почудилось, как повеяло холодом и затхлостью склепа, полного мертвых тел, где он искал свою потерянную любовь среди чумы несколько сотен лет назад.

— Ты. Ты — прошептал Андрей, пятясь к воде — Ты..

— Я отравил озеро! — лицо Николая приблизилось настолько близко, что было видно, как блестит сухая, пергаментная кожа, натянутая на череп, в оскале искривленных, тонких губ темнели изъеденые зубы, а тело сгорбилось и одряхлело, распространяя смрад гниющих внутренностей — Я сделал то, к чему шел все это время, как нашел украденную у тебя пробирку с чудодейственным содержимым! — Колько лающе зашелся смехом — Ты решил присвоить себе то, что по праву принадлежало всем нам, ты один хотел стать ближе к нему — он ткнул пальцем вверх — А теперь нас двое и никто не станет такими как мы — Колька судорожно взмахнул рукой, огибая поверхность озера — Эта вода никого больше не вознесет и не спасет! Только ты и я. Ты и я — шипение его голоса неслось отовсюду, заполняя миазмами хранилище утраченных надежд на спасение.

Внутри Громова взорвался дремавший доселе вулкан, кипящая лава, прорвав сдерживающие ее прочные формы, разлилась во все стороны, прорвав гнойник сомнений, неуверенности и заблуждений, выжигая на своем пути прошлую, бесцветную жизнь.

— А как же люди? — жар лавы выплеснулся за пределы орбиты его сознания и Андрей сжал в руках рыхлое тело Кольки — Как быть с людьми, оставленными нами наедине со смертью? — их тела сцепились и потеряв равновесие, кубарем полетели с берега в глубину вод мертвого озера.

— Плевать на всех! — захрипел булькающей водой Николай — Только ты и я будем жить вечно, только ты и я! — волна накрыла их и снова вытолкнула на поверхность — Никто не сможет лишить нас этого права, ни убить, ни повторить наше бессмертие — они снова ушли под воду и Громов почувствовал, как вода проникает в его легкие, выдавливая воздух и до него вдруг дошло, что они захлебываются как простые смертные в воде, дающей и забирающей вечную жизнь.

Николай завертелся всем телом, пуская пузыри воздуха из открытого рта, теряя силы он впился в Андрея, утягивая его в глубину, вода вокруг них бурлила, раскачивая борющихся за жизнь антагонистов добра и зла, сошедшихся в последней схватке. Громов отчаянно пытался нащупать дно, уворачиваясь от молотящего его руками Кольки, но вода вокруг потеряла границы, превратившись в океан отчаяния и боли, где выжить было суждено одному из них. Последний глоток воздуха давно растворился в нем и за секунду до конца жизни, оглушенный Громов почувствовал, как ослабла хватка его соперника и Колька вяло пошел ко дну, бледнея на глазах. Его помутневшие зрачки разлились черным светом, щупальцы волос развевались вслед встречающим потокам из глубины, а тело по змеиному заколыхалось, разрезая толщу воды и когда его фигура стала терять резкость очертаний, Андрей увидел улыбку на его губах, улыбку человека, встретившего смерть как шанс на встречу в следующей жизни.

Из последних сил Громов взмахнул руками и пронзив бурлящий вал, вылетел на поверхность, жадно хватая воздух ртом и снова ушел под воду, обессиленный и потерявший возможность бороться с бездонным, всесильным и порабощающим озером, но в этот момент сильные руки подхватили его и увлекли к берегу. Сквозь пелену он видел как над ним склонилось лицо Артемьева, беззвучно шевелящего губами и Громов, уронив голову на грудь, отключился и потерял сознание.

128

В зените неба ярким светом пылало солнце, обжигая своими лучами его фигуру, бредущую по бульвару через улицу от его дома. Разморенный полуденной жарой, Громов гулял по парку, неторопливо переступая через разноцветные плиточные швы, стараясь не наступать на их стыки, как в детской игре, где то семеня, а где то делая широкий шаг. Иногда попадая на шов он морщился, словно чувствуя отметину, отпечатавшуюся на подошве и тут же старался другой ногой наступить на стык и уравновесить чувствительность, улыбаясь наивному, детскому счастью внутри себя.

Свернув с мощеной дороги, он ушел в перелесок, по дороге сбросив с ног легкие сандалии, прохлада травы передалась его коже и он погрузился в нее, уйдя по пояс в вымахавшую зелень. За небольшой рощицей его взгляду открылась поляна,