Убийца вздрогнул, бросил напильник на землю ивыставил руки ладонями вперед.

– У меня его нет! В воду выкинул, в ту женочь! Не прятать же его было в оранжерее? Еще садовник бы нашел.

Осмелевшая расследовательница грозно качнуладлинным стволом:

– Лжете вы! Ведь не побоялись же василисковоодеяние прятать?

– Подумаешь – ряса и ряса, да сапоги старые.Если б кто нашел, не придал значения. Ах! – всплеснул вдруг руками АлексейСтепанович, с ужасом глядя куда-то за спину Лисицыной. – Ва… Василиск!

Увы, клюнула Полина Андреевна на нехитрую,мальчишескую уловку. На всякого мудреца отмерено довольно простоты. Обернуласьзаполошно, вглядываясь в тьму. Ну как и вправду тень святого заступника явиласьсвое сокровище защитить?

Тени-то никакой не было, а вот ловкий Алеша,воспользовавшись моментом, пригнулся да и припустил к галерее.

– Стой! – закричала Полина Андреевна страшнымголосом. – Стой, не то застрелю!

И сама тоже хотела в подход кинуться.

Стон помешал. Тяжкий, полный невыразимогострадания.

Повернулась она и увидела, что старец Израильна локоть оперся, тянет к ней дрожащую исхудалую руку.

– Не уходи, не покидай меня так…

Она колебалась всего мгновение.

Пускай убегает. Милосердие важнее и возмездия,и даже самое справедливости. Да и потом, что толку за злодеем гнаться? А ну какне остановится? Не стрелять ведь в него за это. Опять же, куда ему деться наКлеопиной лодчонке с тонкими веслами? Ну, доплывет до Ханаана. На большую-тоземлю ему все равно не попасть.

И выбросив из головы несущественное, ПолинаАндреевна подошла к умирающему, села наземь и положила голову старца себе наколени. Осторожно сняла куколь. Увидела слабо подрагивающие ресницы, беззвучношевелящиеся губы.

Фонарь напоследок вспыхнул ярко и погас.Пришлось свечку зажечь, к камню прилепить.

А старец тем временем приготовился душу наволю отпустить, уж руки на груди сложил.

Только вдруг жалостно шевельнул бровями.Посмотрел на Полину Андреевну со страхом и мольбой. Губы прошепталиодно-единственное слово:

– Прости…

И теперь она его простила – безо всякойнатуги, просто простила и все, потому что смогла. А еще наклонилась ипоцеловала в лоб.

– Хорошо, – улыбнулся старец, смежил веки.

Через несколько минут они раскрылись вновь, новзгляд был уже угасшим, мертвым.

Когда госпожа Лисицына вышла на берег, чтобпосмотреть, успел ли Алексей Степанович доплыть до Ханаана на Клеопиной лодке,ее ждало две неожиданности. Во-первых, лодчонка была там же, где она ееоставила – в совершенной сохранности. А во-вторых, от противоположного берега кОкольнему острову, дружно загребая веслами, плыла целая флотилия. Скрипелиуключины, кряхтели гребцы, ярко пылали факелы.

На носу передней лодки, воинственно потрясаяпосохом, стоял преосвященный Митрофаний. Его длинная борода развевалась,теребимая свежим ветром.

ЭПИЛОГ

К РАДОСТИ ВСЕХ СКОРБЯЩИХ

Тот же самый ветер, да не просто свежий, как впроливе, а сильный и напористый, дул и по другую сторону Окольнего острова, наозерном просторе.

Молодой человек в рясе, с откинутым на спинукуколем, вытянул спрятанную меж двух валунов вертлявую “качайку”, сел в нее,оттолкнулся веслом, а когда немножко отгреб от берега, бросил весло на днолодчонки. Вместо этого поднял легкую мачту, подставил попутному ветру белыйпарус, и легкий челн понесся по волнам с отменной скоростью – пожалуй, порезвеепарохода, тем более что пароходу пришлось бы петлять фарватером, а “качайке”мели были нипочем.

У путешественника при себе имелся компас, покоторому он то и дело сверялся, очевидно, боясь в темноте сбиться с курса.Время от времени поворачивал руль или изменял угол паруса, но когда надподернутым дымкой озером заалело восходящее солнце, молодой человек совершенноуспокоился.

Дело в том, что первый же, еще робкий лучсветила, прочертив линию до горизонта, зажег на краю неба золотую искорку,которая больше уже не гасла. То была колокольня Радости Всех Скорбящих,главного храма города Синеозерска, в ясный день видная за тридцать верст. Сталобыть, лодка в ночи не заблудилась, выплыла точно туда, куда следовало.

Кормчий выровнял нос “качайки”, чтоб шлапрямехонько к Радости, а сам замурлыкал веселую песенку.

Все складывалось как нельзя более удачно. Ещедва часа, и плаванию конец. Что переменится ветер, непохоже. Жаль, конечно, чтоне успел наскрести побольше драгоценных опилок, но и так фунтиков пять будет.

Маленький, но увесистый мешочек висел подрясой, у подвздошья. Шею немного натерло веревкой, но это была ерунда. Пятьфунтов – то есть без малого пятьсот золотников, каждый по…

Расчеты пришлось прервать, потому что вдругнакатила тошнота. Перегнувшись через борт, молодой человек зарычал и забулькал,сотрясаемый спазмами. Потом обессиленно сполз на дно, вытер испарину,беззаботно улыбнулся. Приступы дурноты и слабости в последнее время посещалиего часто – верно, от плохой пищи и нервного возбуждения. Отдохнуть,подкормиться, и всё пройдет.

Он яростно потер виски, отгоняяголовокружение. Меж пальцев осталась прядь вьющихся волос, и это расстроилоюношу куда больше, чем предшествующий приступ. Впрочем, ненадолго. Еще бы,сказал он себе. Месяц голову не мыл. Как еще звероящеры не завелись. Ничего,третьим классом до Вологды, скромненько, а там приодеться да в хорошуюгостиницу, чтоб с ванной, с рестораном, с куафюрной.

А лабораторию лучше устроить не в Швейцарии –в Америке. Спокойнее. Само собой, взять другое имя. К примеру, “мистерБэзилиск”, чем плохо?

Он засмеялся, да неудачно – повело в долгиймучительный кашель. Вытер губы, завернул черный куколь вокруг шеи поплотнее.Может, и к лучшему, что дольше на острове не задержался. Вот-вот ударят холода,и так осень выдалась небывало долгой. Застудить легкие было бы некстати.Некогда болеть-то.