Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Комиссар Карлстрём смотрел на серую стену, на именную табличку.
– Ладно. Тогда почему ты решил, что я нужен тебе сейчас? Что такого я могу сделать для тебя, чего ты не можешь сделать сам?
Двадцать пять миллионов крон.
– Джон, ты слышал, что я сказал?
Заплати. Оставь Старшего Брата без оружия. Гарантируй, что самый беспощадный шведский грабитель банков никогда больше грабить не будет. И в то же время будь полицейским, который после многомесячной погони даст им возможность уйти, исчезнуть навсегда, стать анонимной главой в хронике скандинавских преступлений.
– Джон. Чего ты хочешь от меня?
Или не плати. Вынуди Старшего Брата продолжить, грабить дальше, искалечить еще больше людей. Но сохрани возможность когда-нибудь его схватить.
– Мне нужно кое-что, к чему имеют доступ только люди с персональными парковочными местами.
– Не понял.
– Двадцать пять миллионов крон наличными.
– Ты не мой папа.
На грани меж сном и явью Лео сперва ощутил недоверие, которое быстро обернулось самым знакомым чувством – страхом. Слова нырнули внутрь, захватили контроль, как пронзительный свисток поезда, у которого отказали тормоза, или сирена воздушной тревоги.
Но в глубине своего существа он слышал не свисток. И не сирену. Это был голос, доносящийся из далей времени, хотя по-прежнему отчетливый.
– Ты не мой папа.
Нельзя так говорить. Это неправильно. Однако слова явились вновь, на сей раз как бы заполнили его собственный рот, вызывая тошноту под ложечкой, выталкивая его в настоящее, чтобы осознать: все это давным-давно миновало.
Ивана здесь нет, и слова не его.
Волосы у этой фигуры не темные, как у Ивана, а светлые и растрепанные, сущий ангелок, и голос скорее веселый, чем обвиняющий.
– Ты не мой папа!
Себастиан.
Отвращение и страх тотчас сменяются досадой. Он провел пять дней в лесах, намечая пути отхода и размещая свои самодельные фугасы, – всю неделю спал по три часа за ночь, а теперь вот проснулся от дразнилки.
– Ты не мой папа.
– Верно… но могу стать тебе спецпапой, – сказал Лео поднимаясь, с туманом в голове.
– Не-а!
– Да! Так называют того, кого видят раз в полгода, мелкий ты паршивец!
Лео подхватил мальчугана на руки, закинул на плечо, а Себастиан тряс головой и хохотал, пока кудряшки не спутались.
– Разве мама не говорила, что ты получишь только овсянку, если без разрешения разбудишь Короля Льва!
– Ненавижу овсянку!
Вниз по лестнице и на кухню, Себастиан смеялся и кричал, что не хочет, не хочет, не хочет овсянки, пока Лео не поставил его на пол; выбежав в коридор, мальчик спрятался в куртке Лео, делая вид, будто боится, что его накормят овсянкой.
– Себастиан!
Аннели уже сидела за кухонным столом, с чашкой кофе и сигаретой.
– Теперь послушай-ка маму, малыш: тебе пора одеться. Одевайся, тогда скоро выйдем, – крикнул Лео вслед мальчику.
Она затушила сигарету в почти полной пепельнице, закурила другую, посмотрела на Лео.
– Что случилось?
– Ничего, – ответил он.
– Лео… я вижу, что-то не так.
– Мне просто нужна чашка кофе, и все будет в полном порядке.
Ровно столько кофе и осталось в кофейнике. Последние капли перелились через край чашки.
– Надо спешить, одевайся.
– Ты поэтому отправила маленького хулигана разбудить меня?
– Мне не нравится, когда ты так его называешь.
– А мне не нравится, когда ты куришь в доме. – Лео вынул сигарету у нее изо рта, прошел к открытому окну и выбросил ее на улицу. – Особенно сейчас, ведь Себастиан так редко гостит у нас! – Он настежь распахнул и второе окно. – Пожалуй, я не смогу сегодня пойти с вами.
Аннели была разочарована, как он и предполагал, глянула в сторону коридора, прошептала:
– Мы же договаривались. И он побежал одеваться.
– Извини.
– Что-то случилось? Ты вчера поздно вернулся. Опять. Где ты был? Что затеваешь?
– Я работал.
– А почему не можешь сейчас пойти со мной?
– Потому что должен работать.
– Работать? Ты понимаешь, как он будет разочарован?
– Черт… он твой сын, на меня ему начхать.
Лео пошарил в кармане, достал тысячекроновую купюру – из Сберегательного банка в Уллареде, который взял в одиночку.
– Я не могу пойти с вами.
Себастиан стоял у входной двери, полностью одетый, глаза горят ожиданием. Лео вложил деньги ему в ладошку.
– Повеселитесь хорошенько.
Аннели выглядела совсем не веселой. И не пыталась это скрыть. Поступок Лео граничил с оскорблением, а ведь он редко вызывал у нее такие чувства.
– Хватит на любую карусель, малыш!
Лео взъерошил светлые кудри, Себастиан взглянул на купюру в своей ладошке.
– Можно покататься… на всех?
– Здорово, да? Весь день можешь делать, что хочешь, и ни один зануда взрослый тебя не остановит.
Взгляд Аннели обжег Лео затылок, а Себастиан кивнул, толком не понимая, и она снова шепнула:
– Мы же решили.
– У меня возникли сложности. Работа.
– Какая “работа”? – сказала она, жестом изобразив кавычки.
Она прекрасно знала, что Лео терпеть не мог такой жест, к которому прибегали всякие болваны, когда не были уверены, что хотят сказать, и подчеркивали это несколько театральным манером.
– “Работа”, которая оплатит “дом твоей мечты”. – Он тоже изобразил кавычки. Но не избавился от досады, одолевавшей его и прошлой ночью, и каждый день после того телефонного разговора.
“Если ваше имя Анна-Карин… ”
Этот гад знал. Знал то, чего знать не должен.
“…то как вы зовете своего брата?”
И хотя Лео вообще-то не сказал ни единого лишнего слова, Бронкс заставил его проговориться. Насчет братьев. Подтвердить то, чего этой поганой ищейке знать не полагалось, и если они возьмут его, то сцапают и братьев.
Лео слышал, как Аннели, не попрощавшись, закрыла дверь, переоделся в рабочую робу, важно, чтобы все было как обычно.
Еще одна чашка кофе, и он почувствовал, как раздражение мало-помалу отступает. Черт бы побрал этого инспектора, он же ничем не отличается от жиртреста, что сидел когда-то за кухонным столом. Еще бы не воткнуть карандаш в руку этакому фрукту, так ему и надо – нечего заставлять ребенка покорно сидеть и говорить то, что хочет услышать чужой дядька.