руки, ключицы и иногда даже талию, но сейчас на Ричардсон был плотный бархатный костюм, скрывающийся всё её тело, кроме, пожалуй, шеи. Йоханесс не знал, является ли это поводом для беспокойства, но слегка нахмурил брови, не желая спрашивать.

У него мучительно заболела голова от пережитого недавно. Ольсен позволил себе присесть на диван, пока Эрика что-то искала в своих ящиках. Наконец, она обратила внимание на мужчину и подошла к нему, остановив на его побледневшем лице свои глаза-кинжалы. Ричардсон не казалась преисполненной сочувствия, более того, она даже выглядела равнодушной.

t. A.T.u. — All The Things She Said

— Тебе плохо? — зачем-то спросила женщина. Йенс сжал губы от обиды. Пускай не пытается сделать вид, что ей не всё равно. Бирюзовые глаза не выражали вообще ничего. Вероятно, и разозлилась она только из-за того, что гангстеры посмели ослушаться и отойти от данного приказа. Если Ольсен на самом деле умрёт, вряд ли Эрика расстроится.

— Скоро станет лучше. Адам меня напугал, — сухо отозвался Йенс, даже не подняв на неё глаз. Сколько бы он не старался, Эрика всё равно будет смотреть так. Пустыми глазами.

— Ему не стоило лезть в наши отношения, — фыркнула Ричардсон. — Он больше не посмеет. Веришь мне?

— Верю, — буркнул себе под нос Ольсен.

— Ты чем-то недоволен? — поинтересовалась Эрика.

— Нет. Просто плохо, — отозвался Йенс. Нет никакого смысла делиться с Эрикой своими чувствами, они не должны её волновать. В конце концов, она не должна нести ответственность за то, что ему больно, за то, что ранит. Ричардсон не виновата в том, что ей насрать, это Йоханесс глупец, потому что продолжает и продолжает жить пустыми надеждами.

Он поставил локоть на ручку дивана и опёрся головой о свою руку, затем обвёл взглядом кабинет. Вдруг настигло понимание, что изменилась сегодня не только женщина, но и обстановка. На первый взгляд, всё нормально, но возле письменного стола, а скорее даже за ним, творился настоящий беспорядок. Книги из шкафа были вывернуты, листы клочками устилали пол, словно отсыревший ковёр, у окна валялась разбитая бутылка. Йенс что-то упускал из внимания, не выходило в голове собрать мозаику и понять, что произошло. Мысли путались, но Ольсен чувствовал себя тревожно.

Эрика не выглядела злой или расстроенной. Она была пустой. Как кукла в детском магазине — в красивом платье и милым личиком, но со стеклянными искусственными глазами.

— Почему этот неадекватный… так себя вёл? — тихо спросил Йенс. Может быть, между поведением Адама и беспорядком в кабинете была связь?

— Вбил себе в голову что-то, наверное, — спокойно отозвалась Эрика.

— Он говорил, что если я сделаю тебе плохо, то он сделает мне ещё хуже, — мужчина выпрямился и перевёл взгляд на всё ещё стоящую рядом Ричардсон, которая увлечённо смотрела в стену. — Я сделал тебе плохо?

Женщина скупо усмехнулась, а затем посмотрела на Йенса. Её лицо утратило равнодушное выражение и стало очень сосредоточенным и напряжённым.

— Мир не крутится вокруг тебя, Ольсен, — бросила она. — Но раз уж ты сам затронул тему, то я злюсь на тебя.

— Почему? — шёпотом спросил мужчина, чувствуя себя разбитым.

— Ты снова был с ней, — фыркнула Эрика, после чего отошла к письменному столу и залезла на него, закинув ногу на ногу.

Йоханесс моргнул несколько раз, пытаясь понять, что Ричардсон имеет ввиду, а затем больно прикусил нижнюю губу. Эльфрида. Ей не понравилось, что Ольсен провёл время с Эльфридой в баре. Мужчине не было интересно, откуда Эрика знала и что конкретно она видела, пугало лишь одно — что она думала об этом.

— Моё милое солнце, ты просила, чтобы я забрал у неё ключ — я забрал. Ты просила, чтобы я не приводил её домой — её нога после того случая не ступала за порог моего дома.

— Поэтому ты решил развлечься с ней в баре? — взвизгнула женщина, и Йенс с ужасом заметил, что на её бирюзовых глазах стояли слёзы.

— Я… нет! Мы просто разговаривали! И всё! — он подорвался со своего места и подошёл к Эрике, протянул руку, чтобы коснуться её щеки, но женщина резко ударила его по кисти.

— Каких девушек водят в бар? Тех, с которыми на что-то надеются! Тебе мало меня, да?! Я всё понимаю, вам ведь, мужчинам, чем больше — тем лучше! — она громко всхлипнула и вытерла слёзы с щёк рукавом пиджака. — Или ты любишь её?! А, Ольсен, ты её любишь?!

— Нет! Что ты такое говоришь? — Йенс схватил ей за запястья и положил тонкие ручки себе на щёки, а затем с громким звуком шлёпнулся на колени, теперь смотря на неё снизу-вверх с мольбой. Мужчина ощущал исключительно панический ужас, ему плевать уже было на Адама, на головную боль. Только она имела значение, только её хрупкие слёзы-драгоценные камни, стекающие по худым бледным щекам. Какой же он урод, если заставил любимую женщину плакать! — Я не люблю её. Никогда не любил, что ты такое говоришь? Прости меня, милая, пожалуйста, прости меня, — Йенс стал целовать её мягкие ладони, теперь чувствуя, как и по собственным щекам теку слёзы. — Никто для меня рядом с тобой никакого значения не имеет. Ты для меня всё, ты для меня грёбанное всё! Я люблю только тебя, Эрика, только тебя одну. Не плачь, прошу тебя, я умоляю тебя, моё солнце, только не плачь!..

В порыве эмоций Ольсен даже не заметил, как произнёс фразу, которой больше всего на свете боялся. Сейчас он смотрел в бирюзовые помутневшие от слёз глаза своей возлюбленной и не мог справиться с безумным душевным терзанием. Йенс чувствовал себя самым мерзким человеком на земле, когда её хрустальные слёзы падали на красный бархат пиджака и брюк.

— Любишь?! — закричала женщина. — Кого ты любишь?! Меня?! Да что ты знаешь обо мне вообще, Ольсен?! Я крайне удивлюсь, если ты моё второе имя знаешь. Любишь. Какая к чёрту любовь?! Ты любишь то, что ты там в своей больной голове выдумал!

— Не правда! Я люблю тебя. Только тебя! Пускай я мало о тебе знаю, но я всё отдам, чтобы узнать о тебе больше. Я приму тебя любую!

— Ты не знаешь меня, а значит, не можешь меня любить. Вы все видите во мне красивую пустышку, иногда — сильную женщину, которой хочется подчиняться, но никто из вас не знает меня настоящую, ты тоже, Ольсен. Ты не можешь любить меня, потому что ты не знаешь меня.

— Позволь мне узнать, — теперь мужчина и сам, стоят на коленях перед ней, жалко всхлипывал носом. Они глядели друг на друга и рыдали, словно