Ольсен замер на месте, внутренние органы окоченели от страха, дышать стало неимоверно тяжело. Он не умрет здесь, он не умрет не от нежной, но такой жестокой руки Эрики! Что стрельнуло в мозг этому ебнутому гангстеру? Йенс упёрся спиной о кусок сохранившегося забора. Он даже не понимал, что случилось и почему Адам так резко его возненавидел. Неужели от ебучей ревности? Неужели решил устранить конкурента? Холодный ветер гудел в ушах, в висках пульсировала кровь, Луна холодным равнодушным светом озаряла блестящее оружие в руках гангстера и его фактически чёрные в темноте глаза. Одной рукой он держал оружие, другой вытащил из кармана брюк пачку сигарет, одну вытащил зубами, а затем щелкнул зажигалкой. Крошечный огонёк добавил совсем немного света.

И Йенс представлял, как жалко выглядел в этом свете. Он умрёт если не от пули, то от страха — точно. Ольсен ненавидел жизнь, но, кажется, ещё не был готов умирать. Разноцветные глаза беспокойно метались по округе, нашли продолжающего сидеть в машине Боба, голова которого была повернута в их сторону, но из-за темноты не было ясно, что выражало его лицо.

Неужели Йенс даже перед своей смертью не увидит прекрасную Эрику? Это она приказала гангстерам убить его? За что? Надоел? Неужели, заебал её со своими запросами и попытками выйти на разговор? Нужно было быть осторожнее, Ольсен сам виноват, ведь знал, что ходит по лезвию, так почему не был осторожен? Но скажите, а чем он хуже того предателя, которому Ричардсон самолично проткнула шею острым концом своей трости? Почему Йенс не заслужил хотя бы такой смерти?! Это её последняя насмешка над ним, да? Последняя попытка его унизить, растоптать его чувства? Игрушка. Жалкая игрушка.

А ведь ещё недавно всё было хорошо. Он узнал, что у его сына есть друзья, с которыми тот собирается на выходных в парк аттракционов. Помирился с Эльфридой. Да и последняя встреча с Эрикой была такой мучительно прекрасной, Йенс вспоминал её одинокими ночами и страдал от переполняющих тело чувств и ощущений.

— Слушай сюда, — повторил Адам, и Ольсен вздрогнул, потому что его низкий голос показался раскатом грома. — Я тебе говорил, что на всё готов ради мисс Ричардсон? Она не просто начальница как в каком-нибудь тупом офисе, а мы не просто жалкая контора, мы все тут — семья. И я каждую блядь убью, которая ей боль причинит.

— Да что я, твою мать, сделал?! — истерическим голосом выкрикнул Йенс.

— Спрашиваешь ещё, ублюдок ты разноглазый? — прошипел Адам и плотнее прижал дуло пистолета к чужому виску. — Мне поебать вообще, какие у вас там с ней отношения и договоренности, если я увижу, что делаешь хуево — сделаю в ответ в тысячу раз хуже.

— Скажи мне, что я сделал не так? — проскулил Ольсен. — Я люблю её, если я и сделал что-то не так, то я не хотел! В нашу прошлую встречу всё хорошо было!

— Засунь свою любовь к себе в задницу! — заорал Адам. — Когда я пристрелю тебя, нам, наконец, больше не придётся слушать твой сопливый бред!

— Скажи хотя бы за что, — едва слышно произнёс Йенс. Ноги становились ватными, и мужчина чувствовал, что ещё чуть-чуть — и грохнется. Может, даже раньше выстрела. Прямо сейчас он состоял исключительно из чувства неописуемого страха.

— Закрой уже своё ебало, — проскрипел Адам. На мгновение Ольсену показалось, что на лице гангстера проскользнула сожаление, но какой смысл об этом думать?

Адам определённо не в себе, кажется, даже нет смысла пытаться понять, что за больная мысль крутилась в его голове. Йенс закрыл глаза и стиснул челюсти. Умирать — это больно? Будет ли Она вспоминать его хотя бы иногда? Хорошо, что хоть с Эльфридой помирился — она точно возьмёт Оливера себе.

— Адам, сделай шаг назад и убери пистолет, — раздался вдалеке холодный женский голос.

Может быть, он уже попал в ад, где обречён на вечные муки, в которых будет слышать Её голос, но не иметь возможности прикоснуться и увидеть? Или это предсмертные галлюцинации?

— Г-глава, — раздался тихий и пристыженный голос Адама. Затем — шаги, судя по всему, гангстер слегка отдалился.

— Кто позволял тебе?

— Я просто хотел его слегка запугать! Я не собирался его убивать!

— Кто позволял тебе? — голос Эрики стал жёстче.

— Никто, — гангстер тяжело вздохнул. — Я готов принять любое наказание.

— Мне казалось, что мы не в детском саду, чтобы я ставила вас в угол, — фыркнула Ричардсон. — Я думала, что могу доверять вам двоим.

— Я правда не хотел ничего дурного, — вздохнул Адам.

— Я заметила.

На этот раз её голос раздался несколько ближе, и Йенс всё же решился приоткрыть глаза. Адам выглядел как нашкодивший кот. Он опустил голову вниз и стыдливо рассматривал ботинки, Боб даже не решился вылезти из машины. Женщина равнодушным взглядом посмотрела на Ольсена, затем снова на гангстеров. Значит, его хотели просто припугнуть? Что ж, у Адама это прекрасно вышло. Йенс до сих пор не мог здраво мыслить, его трясло, а биение сердца отдавалось в ушах. Ему нужно было выпить, желательно настолько, чтобы отключиться.

— Я не хочу сейчас вас видеть, — просто произнесла Эрика. — Так что отложим разговор на потом. Йоханесс, пошли.

Ольсену ничего не оставалось, кроме как послушно засеменить за женщиной, пускай конечности и казались ватными и непослушными. Его не сильно волновало, какой будет дальнейшей судьба этих двух гангстеров, пускай их хоть собаки растерзают. Эрика шла впереди уверенной походкой, цокая каблуками по камням, Адам и Боб наверняка смотрели им двоим след.

У входа на завод громко залаяли собаки, загремели тяжёлые цепи. Йенс испуганно дёрнулся. Сейчас окажется, что ещё и псы захотят его сожрать, да? Ольсен чувствовал, что уже не выдерживает. Слишком многое произошло на сегодняшний день. Он был на грани от того, чтобы просто упасть на колени и разрыдаться, словно девчонка. Ситуация душила и убивала, но Йенсу оставалось лишь мужественно терпеть. Пару минут назад к его виску был приставлен пистолет, но Ричардсон его спасла. Всё хорошо, это всё позади. Женщина не хотела его убить.

— Сидеть! — взревела Эрика, когда её собаки задёргались, спустя мгновение улица вновь погрузилась в зловещую тишину.

Кажется, сама Ричардсон тоже была далеко не в порядке.

Так и держась на расстоянии друг от друга они дошли до того самого кабинета, в котором когда-то целовались. Только сейчас, при жалком свете настольной лампы, Йенс вдруг заметил, что Эрика выглядела несколько иначе. Она явно предпочитала одежду, которая обнажала её прекрасные ноги,