Последние слова Павел Петрович произносил скороговоркой, потому что публика собралась в зал для продолжения увеселения, а в нише окна стоял одинокий Гарик, к которому Криворучко меня вел самым галантным образом.

— Простите великодушно, — обратился к Гарику Павел Петрович, — я отнял у вас Катрин на непозволительно долгое время. Желаю вам всего наилучшего.

Попрощавшись, он направился в зал и исчез за белыми с золотом дверями. Мы, не сговариваясь, двинулись к выходу. Как я поняла, моя миссия закончилась, а смотреть на поверженного Прозуменщикова желания не было.

— Мне этот Павел Петрович не понравился крайне, — честно признался Гарик, когда мы стояли на крыльце и в сумерках высматривали обещанный лимузин.

— Я в принципе с тобой согласна, — ответила я. — Он неприятный тип, но делает мне поездку в Штаты. Если хочешь, я могу отказаться.

Последнее предложение я добавила почти честно. Естественно, Гарик заявил, что не имел в виду ничего подобного, что Париж стоит мессы, и он вовсе не думал подозревать Криворучко в видах на мою благосклонность.

— Вот это зря, — развеселилась я. — Если хочешь знать, то Павел Петрович сделал откровенно неприличное предложение в первые полчаса знакомства. Но очень достойно смирился с отказом.

Гарик вновь был шокирован: то ли поведением Криворучко, то ли моей излишней откровенностью. Пришлось растолковать, что умение отклонять неприличные предложения входит в джентльменский набор одинокой дамы.

— Хорошо, что ты не рассказала раньше, — заметил Гарик. — А то бы я оторвал ему голову прямо в «ученом доме», как выражается твой друг Валентин.

Свое мнение относительно мужской склонности решать подобные проблемы путем физического насилия я оставила при себе, поскольку как раз подъехала кремовая «Волга», и я рисковала остаться при дискуссии в меньшинстве. Насчет Валентина не уверена, но Антон определенно взял бы сторону Гарика.

— Ну как прошел высокоученый шабаш? — спросил Отче с переднего сидения, когда я открыла дверцу. — Какие сюрпризы нам преподнес драгоценный друг П.?

— Очень даже! Один друг П. весьма не понравился Гарику (сам знаешь, какой), а другой П. покинет ученый кров весьма озадаченным. Мы постарались, — со всей таинственностью доложила я.

— У вас, Гарик, отличный вкус, — согласился Отче Валентин. — Одна Катюша у нас пребывает в иллюзиях.

— Заткнись, Отче, — предупредила я. — Насчет твоего вкуса у меня тоже имеются суждения.

— Ребята, давайте жить мирно, Бог с ним, с нашим одаренным другом, не к ночи он будет помянут. Есть предложение насчет бутылки хорошего коньяку, которая с собой. Начать можно непосредственно здесь, а там посмотрим, — таким способом Отче искусно восстановил согласие.

У Антона нашлись бумажные стаканчики, и мы двинулись в путь при полном комфорте, я даже ухитрилась не облить свой парадный костюм. Сперва меня мучили сомнения в смысле приобщения Гарика к гусарскому отдыху, но он проявил умеренный энтузиазм и составил неплохую компанию. Вдвоем с Валентином они изображали пару моих опекунов, без которых я бы пропала в любом случае жизни. Антон являл благодарную аудиторию. Очень весело мы доехали до моего дома и коньяк допили там.

На прощанье Валентин кратко резюмировал по секрету от Гарика:

— Самозванца одобряю, но особенно не рассчитывай. Еще молод.

Коньяк уже возымел свое действие, поэтому я ответила просто:

— Иди ты, Отче, по адресу!

— Уже иду, — согласился Валентин, — буду у тебя в конторе днем, пообедаем, потолкуем.

Валентин уехал, а я, болванка, повторила его ошибку трехлетней давности: спьяну выложила Гарику всю правду относительно дела П. (бывшего глебовского, теперь криворучковского), еще и с подробностями. Покаянная исповедь заняла чудовищно много времени, и от ночи не осталось практически ничего.

В высшей степени невыспавшиеся, мы разъехались в понедельник по служебным присутствиям, с тем, чтобы вернуться домой к вечеру. А в среду Гарику предстояло ехать в Ереван, по делам не столь сомнительным, сколь опасным.

Целое утро в дорогом моему сердцу отделе прозы я клевала носом, вступала в разговоры невпопад и давала сослуживцам поводы для разных предположений. От открытия своего филиала детективного бюро, до выхода замуж за кого-то весьма неожиданного. Викеша по в виде эксклюзива предлагал свою кандидатуру, обещая развестись специально для моего удовольствия. Идея вдохновила всех, веселья последовало много.

Час обеда приблизился. Валентин известил звонком о своем присутствии, я окончательно пробудилась, подкрасилась и спустилась к нему. К другу Валечке в единственном числе, ибо ни Антона, ни «Волги» рядом не обнаружила. Я с ходу осведомилась о причинах и следствиях.

— Коварный змей, куда ты дел моего обожаемого Антона? — вопросила я. — На что ты мне один, без них с «Волгой»?

— Привет, дитя, — ответил Валентин. — Упрек твой принимаю. Однако грех на обществе. Антон с «Волгой», увы, в ремонте. Вы с самозванцем меня гнусно споили вчера, на обратной дороге я не сдержался, откупорил заначку, и мы с Антоном продолжили. Результат легко вычисляем — у моего жилища на нас наехала чугунная ограда. Антону, бедняжке, после колониальной кампании противопоказано, а я его соблазнил. Ты абсолютно права, аз — гнусный змей.

Пока Валентин описывал свою дорожно-транспортную одиссею и сетовал, что Антоша починится только к пятнице (хотя серьезных повреждений не выявилось ни у кого, только у «Волги» решетка и фары — вдребезги), мы прогулочным шагом проследовали до Гоголевского бульвара, где на верандочке нам подали скромный и дорогой обед.

— Теперь прошу, все до самых мелких подробностей, скрупулезно по минутам — ваши с Криворучкой приключения в ученейшем из домов. Прощу многословие, уволю за умолчание. Валяй, дитя, с Богом, — сказал Валентин, покончив с супом.

Я постаралась по мере словесных дарований и не упустила обидной ремарки насчет Валентина и заграничной командировки.

— Я так и знал, — резюмировал Валька. — Еще когда мы не смогли сочинить письмо, я подозревал, что стоит протянуть дракону пальчик, он тут же скусит голову. Потому и связываться с ним не хотел до поры, до времени, но письмо подвело. Не одни низменные деньги меня волнуют, расплатится он, голубчик, до последней копейки. Но как ловко он вышиб меня с финальной, самой занятной стадии дела. С твоей помощью, дитя, выставил… Ты усекла — теперь ты на него работаешь, не я, и в Америку для него поскачешь получать приз. Учись, дитя, учись. Такие монстры не каждый день встречаются. А как он друга Андрюшу тобой затравил — бессовестно и элегантно. И я, грязный, теперь побоку, кончилась моя миссия, и пошел вон. Для друга Андрюши во устрашение есть чистенькая и, главное, пишущая девушка, вроде бы сама по себе. Захочет — раскопает такое… Или уже раскопала. Пусть Андрюша поломает голову. Пускай не спит ночами, мучается, что друг Паша о нем знает, и в какой форме публике преподнесет, если пожелает. Показал он тебя Андрюше, как, извини, пугало, а дальше — пусть сам Андрюша думает, то ли в монастырь идти, то ли с Пашей договариваться, на Пашиных условиях, понятное дело. Прав, прав поганец длинноволосый, ничего более не надо, сделано дело! Американские секреты уже сверх сыти, пирожок после обеда. Хотя, конечно, не помешают. Друг Андрюша теперь весь ему принадлежит, с потрохами! Сейчас секрет тебе открою, очень смешной, узнал сторонкой. С чего у нас друг Паша разволновался. Они где-то там с социологией, с компьютерами и чертом в ступе делали прогноз о нашем всеобщем будущем, в том случае, если игрушки с выборами и демократией привьются и продлятся. И в осадок у них выпал друг Андрюша со товарищи, как идейный и духовный лидер на фоне падения доверия к рациональным структурам. Катастрофа для всех поголовно. Сообразила? Мы с тобой трудимся на даму Клио, с исторической перспективой. С девочкой Олесей за плечами не тянет друг Андрюша на национального лидера, он легко устраняем в начале публичного восхождения. Да и сам не пожелает, если Олесю припоминать станут, кому охота перед народом раздеваться и каяться! Достаточно одного намека. И вы вчера с Криворучкой роскошную заявку сделали — мол, знаем, поберегись, посторонись.