– По распоряжению судьи.

– Это неслыханно. Я что – не имею права поговорить с людьми?

– Судья распорядился сопроводить вас в комнату свидетелей. Пойдемте, сеньор Ансола.

– Нет, не пойдемте. Своими ногами не пойду.

К изумлению присутствующих, офицер ухватил Ансолу за руку и попытался тащить его силой. Ансола упирался, и пришлось кликнуть еще двоих полицейских. Ансолу свалили наземь, потом подняли на ноги, а он кричал что-то вроде того, что неужто же не найдется здесь хоть одного либерала, который бы встал на его защиту. В итоге его впихнули в комнату для свидетелей, а револьвер понесли показать судье. Впоследствии его обвинили в том, что он якобы собирался открыть стрельбу. Когда же Ансола наконец предстал перед судьей, он прежде всего стал жаловаться, что полиция применила у нему силу и нанесла оскорбление действием, и добавил еще, что те подчиненные Корреаля, которые осмелились выступить против своего начальника, жестоко поплатились за это.

– Они были не просто наказаны! – восклицал Ансола. – К ним были применены настоящие репрессии!

– Он достал письмо одного из полицейских, подвергнутых карам, – продолжал Карбальо, – и попытался прочесть его, однако судья запретил, заявив, что он не следователь, а просто свидетель. Тогда Ансола, прежде чем его успели остановить, подбежал к ложе прессы и сунул письмо журналистам с просьбой опубликовать его. Бывший следователь Родригес Фореро вскочил, протестуя, и его поддержали криками. «Нам затыкают рот», – в свою очередь кричал Ансола, но не слышал собственного голоса. Судья приказал очистить зал. Полицейские – вдруг показалось, что число их резко возросло – взялись за дело, но публика на скамьях сопротивлялась так упорно, что пришлось пустить в ход дубинки. В какой-то газете потом написали, что, перекрывая общий шум, послышался чей-то голос: «Нас гонят, потому что свет забрезжил!» Вероятно, того же мнения придерживался и Ансола, который в этот день собирался представить суду важнейшего свидетеля. Вероятно, он думал: «О моих планах проведали враги и по этой причине прервали слушания». Однако перерыв длился всего лишь четверть часа – этого времени хватило, чтобы страсти улеглись и исчезла угроза катастрофы. А она была вполне реальна – дело могло кончиться переломанными костями и окровавленными дубинками. Этого не случилось. Четверть часа – и заседание суда возобновилось. Ансола же, свидетель Ансола, попросил вызвать другого свидетеля. Это был молодой рабочий в коричневом пиджаке, в черном шейном платке. Звали парня Франсиско Санчес, хоть это в данном случае и неважно. Важно то, о чем его спрашивали: правда ли, что Эмилио Бельтран предложил ему убить генерала Урибе.

– Эмилио Бельтран… – сказал я. – Это имя вертится в голове, но точно вспомнить не могу.

– Да, его раза два упоминают в книге «Кто они?». Но когда она вышла, Ансола еще не знал того, что знал теперь.

Эмилио Бельтран был собутыльником Карвахаля. Их часто видели в пивных, где они, как правило, сильно напивались, или в «Молино Рохо», где они играли в покер. Бельтран, когда дела пошли совсем скверно, даже какое-то время снимал у Карвахаля угол, однако во время следствия отрицал все – что был знаком с Карвахалем, что жил у него, что играл с ним в карты и что в день убийства был в плотницкой мастерской.

– Да, это правда, – сказал Франсиско Санчес. – Я дружил с Эмилио Бельтраном, но, когда он предложил мне участвовать в убийстве генерала Урибе, порвал с ним всякие отношения.

– Когда это было? – спросил судья.

– Точного числа не вспомню. А вот то, что он мне сказал, так и звучит в ушах: если выгорит, все у нас иначе пойдет.

– Почему вы не заявили в полицию?

– Потому что не хотел предавать друга. Я посоветовал ему не впутываться. Сказал, что вовсе не поклонник Урибе, но соваться в это дело не стану и ему не советую.

– А как, по-вашему, почему именно вам он предложил соучастие?

– Ну, он знал, что я – не за Урибе. Потому, наверное. Однажды он зазвал меня к себе в мастерскую и сказал так: «Дела – хуже некуда. Мы все в дерьме по уши – и виноват в этом генерал Урибе. Помоги мне избавиться от него – и увидишь, как все переменится». Да, так вот он сказал.

– А говорил ли он еще о ком-нибудь из участников заговора?

– Я так понял, что были еще люди. Сужу по тому, как уверенно он говорил. Но имен никаких не называл.

– Предлагал ли он вам деньги?

– Нет, не предлагал, но я так его понял, что если соглашусь, мне заплатят. Еще заметил, что после убийства дела его резко пошли в гору. Был простой плотник, стал важный сеньор.

– Это так, – вмешался Ансола. – Бельтран владеет теперь собственным домом и мастерской. Чем же вызваны такие перемены в имущественном положении? Вот чего сеньор следователь, отец нашего адвоката, не пожелал выяснить.

Педро Алехо Родригес пожал плечами:

– Сейчас, мне кажется, не время…

– Ваша честь, – перебил его Ансола. – Прошу вас распорядиться, чтобы ввели сеньора Бельтрана.

– Бельтран был сама элегантность, – продолжал Карбальо. – Даже редактор «Тьемпо» задумался над тем, с каких это достатков простой плотник ходит в таком великолепном костюме и шляпе.

Было видно, что он волнуется. Судья обратился к Санчесу и спросил, подтверждает ли тот все ранее сказанное о его друге Бельтране.

– Да, – ответил Санчес. – Подтверждаю.

– Ничего этого не было, – сказал Бельтран.

– Окстись, милый! – сказал Санчес, перейдя на «ты». – Не ты ли мне сказал как-то, чтоб я зашел к тебе помочь вытащить горбыли? Не помнишь что ли?

– Нет, не помню.

– Да как же ты не помнишь?! День, когда я был у тебя в доме, возле моста Сан-Хуанито.

– Свидетель бывал у вас дома? – спросил судья.

– Два или три раза, – ответил Бельтран.

– Ну так вспоминай тогда! Нечего отпираться! Вспомни, как ты предложил мне убить генерала Урибе.

– Не было этого. Это клевета, которую на меня возводят вот уже несколько дней.

– Бельтран, правда ли, что вы работали в плотницкой мастерской Галарсы? – вмешался Ансола.

– Правда.

– И в ту пору находились в стесненных материальных обстоятельствах?

– Да, весьма стесненных.

– Поправились ли они с тех пор?

– Нет, стали еще хуже.

– Странно, однако, что в ту пору денег у вас не было, а ныне вы – собственник…

Бельтран ничего не сказал на это. Ансола стал расспрашивать его о событиях 15 октября. Это была сущая пытка, потому что Бельтран старался отвечать по возможности кратко, почти односложно и весьма однообразно: «Не помню». Ничего не сходилось: постоянно возникали расхождения в показаниях о времени выхода убийц, о том, как точили топорики и заменяли сломанные рукояти, о том, что обсуждали в процессе этого, о том, где убийцы обедали, о дрели, которой пользовались.