Приходит один из наших офицеров и на скорую руку объясняет нам нашу задачу. Кажется, это лейтенант Клоссе. Мы должны подготовить огневые позиции, стрелковые ячейки и окопы за дорогой и между озерами, поскольку озера разбросаны повсюду вдоль дороги, а также позади нее. Обдумывая полученные инструкции, я понимаю, что такие оборонительные позиции защитят нас от атак, исходящих и с северо-востока, и с востока, с юга и даже с юго-востока! Действительно, на Кавказе и под Черкассами мы часто попадали в подобные ситуации, когда фронт был не непрерывной линией, более или менее постоянной, а состоял из ряда отдельных укрепленных позиций, которые противник, если мы не проявляли бдительности, когда угодно мог с легкостью обойти.

Какое число сегодня? То ли 10, то ли 11 апреля. Сегодня днем, после супа, у меня возобновились проблемы с желудком. Лекарств нет. Чай не помогает. Вместе с другими я самоотверженно рою траншеи. Становится хуже! Я пытался притуплять боль, избегая пребывания на ветру, на холоде и в сырости. Так я держался два дня, хоть и не героически, но стоически, однако в результате меня отправили обратно в госпиталь в Нойбранденбурге, глубоко пристыженного. В госпитале, как всегда, много раненых, но теперь тут также хватает и больных. Один из ассистентов врача, очень красивая русская женщина-врач, брюнетка лет тридцати с Южного Кавказа. Она довольно хорошо говорит по-немецки. Уж лучше иметь дело с красивой женщиной, чем с какой-то уродиной. Она меня узнала, а доктор нет. Но может, это другой доктор. Я его тоже не помню.

Драконовский режим, диета, чай с очень тонкими тостами и целая пригоршня, штук двадцать, пилюль каждый день. И часа не проходит без прибытия новых раненых. Некоторые, эвакуированные дальше в тыл, оставляют госпиталь. Их прибытие и отбытие не прекращается. Доктора, медсестры и санитары совершенно вымотаны, они трудятся не покладая рук днем и ночью, поскольку работы по ночам ничуть не меньше, чем днем. Не важно, что от усталости они не могут спать. Глядя на других, я не жалуюсь! Это стало бы последней каплей!

Через неделю чувствую себя намного лучше – лучше, чем при выписке из госпиталя 12 дней назад. Держусь на ногах намного увереннее и стыжусь, что нахожусь здесь, среди раненых. Поскольку, несмотря на все мои просьбы, я пока не могу оставить госпиталь, прошу разрешить мне делать что-то полезное – помогать сестрам, младшему персоналу и раненым, за которыми требуется уход. Среди последних встречаю нескольких «бургундцев», которые сообщают мне об огромных потерях среди наших подразделений на всех участках фронта. Рассказывают о боевых группах, которым приходится выходить на огневые позиции по три раза в течение 48 часов, каждый раз возвращаясь с потерями до двух третей личного состава. Я узнаю о гибели многих наших товарищей и что мадам Нойтелеерс, одной из медсестер в перевязочном пункте в Нойрозо, придется сообщить о смерти ее четвертого, последнего сына! На самом деле у нее их было трое и все погибли на Русском фронте. Этот последний был ее приемным сыном, о котором она заботилась как о родном и теперь тоже потеряла! Несомненно, именно матери заплатили самую большую цену за кампанию в России! Какая трагедия! Какая ужасная драма! И следует заметить, что «правосудие» ее собственной страны намерено преследовать эту несчастную женщину, осудить и упрятать за решетку! Боже, где же Ты был тогда?

Как можно оставаться здесь после того, что я узнал? Я требую встречи с доктором, с которым на следующий день сталкиваюсь в коридоре. Он советует мне потерпеть еще пару дней, ввиду рецидива после предыдущего, слишком краткого пребывания в госпитале.

Когда меня, кажется 23 апреля, выписывают из госпиталя, я обнаруживаю, что в городе кипит еще более бурная деятельность. Поскольку я точно не знаю, где находится моя часть, докладываюсь военным властям города, которые говорят, что ситуация меняется каждый час[104], и им мало что известно, но советуют направиться в сторону Вольдегка и Пренцлау. Не найдя попутной машины, отправляюсь пешком. Путь на восток мне указывает движение против течения, мимо бесконечных колонн беженцев, спасающихся от шквала стали и огня, но в первую очередь от Красной армии.

Мне также попадаются подразделения, отступающие в более или менее организованном порядке. Однако есть и несколько рот и взводов, из всех родов войск вперемежку, которые явно стремятся добраться до фронта и движутся в том же направлении, что и я. Встречается много раненых, порой в пропитанной кровью полевой форме, бредущих в тыловые госпитали. С другой стороны, я поражен, увидев целый батальон, полностью укомплектованный новенькими Überschwere Granatwerfer, тяжелыми минометами. Они выкрашены в песчаный цвет и явно предназначались для Африканского корпуса. Сразу видно, что ими никогда не пользовались! Повозки, которые везут боеприпасы, кажутся мне слишком тяжелыми для пустых снарядных ящиков! Люди в этом подразделении явно старше нас, но они также намного старше тех, кто воюет на фронте. Немецкий фельдфебель, идущий справа меня, заметив мое замешательство, говорит: «Так это же дизентерийный батальон». Батальоны больных солдат, которые отправляют на линию фронта только в случае крайней необходимости и которые получили такое несколько ироничное прозвище. Еще нам встречаются санитарные машины и грузовики, набитые ранеными, у многих из которых раны все еще не обработаны из-за нехватки перевязочных средств или, быть может, времени в горячке боя. У меня складывается впечатление, будто вокруг меня сцены из Апокалипсиса. Какую-то часть пути мы идем вместе с немецким фельдфебелем, ведя беседу, пока не расстаемся на развилке. Он направляется к Пренцлау, а я к Требенову, где, как мне только что сообщили, находятся «бургундцы». Я и в самом деле нахожу их там вскоре после наступления ночи.

Не смолкая гремит канонада, на северо-востоке столь же сильно, что и на востоке, и на юге. Но это точно русская артиллерия, поскольку у нас катастрофическая нехватка бое припасов. Их не хватает до такой степени, что немецким орудиям и нескольким танкам поддержки разрешено делать только по три выстрела в день! Такая вот ситуация на сегодня, 27 апреля.

Со вчерашнего дня мы находимся в арьергарде, на реке Иккер, батальон Боннивера (оберштурмфюрер СС Марсель Боннивер, командир батальона дивизии «Валлония». – Пер.) вместе с батальоном вермахта занимает деревню Шёнвердер, что расположена южнее Банделова. Этим утром я оставляю Требенов и направляюсь к Банделову, чтобы присоединиться к остальным своим товарищам из Kampfgruppe, оперативной группы. Там я встречаю юного Р. Лооса из молодежного движения, который стал моим ординарцем. Он следует за мной, словно тень.

Перед самым полуднем в Банделове, точнее, рядом с городком лейтенант Деланни перегруппировывает взвод, и мы выдвигаемся на юг. В тот самый момент, как я узнал позднее, русские танки двинулись от Пренцлау, по дороге из Нойбранденбурга, и были остановлены нашими Panzerfäuste. Эти гранатометы сослужили нам добрую службу. Пренцлау уже пал, и мы едва избежали окружения. Это совершенно очевидно. Русские и впереди и позади нас. Фронт теперь повсюду, стрельба со всех сторон. Обстрел с юга, со стороны Пренцлау, пока не особенно касается нас, это примерно в 7–8 километрах отсюда. Нам сообщили, что мы находимся не больше чем в 20 километрах южнее самого Пренцлау и у нас есть еще несколько дней, чтобы отрыть укрепленные позиции. Их хватит нам ненадолго!