маленькие копии Серой Ведьмы, – прошептала рядом с ней Тильда, в голосе которой тоже слышалось беспокойство. – Как бы мне хотелось, чтобы вся эта жуть закончилась и мы благополучно добрались до дома!

Дети явно встревожились, и она обняла Афру и Флорина, будто пытаясь защитить. С тех пор как они появились, Тильда боялась, что те снова ускользнут, если им покажется, что они увидели мать или отца. Звентибольд и Энно расспрашивали всех встречных, но никто не видел ни супругов Кремплингов, ни кузин Пирмина.

Члены совета устроителей снова собрались в кругу дубов. Рядом с ними маячили только пятеро Моттифордов в устрашающих масках. Ни Эмблу, ни второго волка так и не нашли. Лаурих, который последние несколько часов тщетно искал ее повсюду, цеплялся за надежду, что к концу праздника дочь сама вернется к нему.

– За этим болотным троллем нам ничего не будет видно! – проворчал Звентибольд.

Перед ними только что появилось на редкость бесформенное камышовое существо, к счастью, без дымового факела, но вооруженное чем-то подозрительно напоминавшим лопату для хлеба. Ряженая в маске совы, стоявшая рядом с Биттерлингом, ошеломленно застыла.

– Клянусь древесной поганкой, это же Венцель Рехерлинг! – крикнула Гортензия так громко, что ее услышали все вокруг. Она узнала толстого пекаря по голосу. – Поразительно, мой сосед из Зеленого Лога настолько глуп и бездарен, что ввязался в неудачное представление с безумцами из Звездчатки, – произнесла она с вызовом, – это позор! Вот что бывает, когда неправильно выбираешь друзей.

Следом за пекарем появилось второе чудовище, такое же огромное и бесформенное, но гораздо более зловещее. С его рук и ног свисали дюжины мелких костей, а голову в темном капюшоне, закрывавшем лицо, венчал собачий череп. В свете факелов страшно поблескивали оскаленные клыки.

– Неправильные друзья – это те, кто окружает себя сомнительными личностями, и не только в праздничные дни, – прозвучало из-под шелестящих камышей. В гнусавом голосе слышалась храбрость, явно почерпнутая из многих кубков мохового вина.

Все сразу узнали Дрого Шнеклинга, хозяина «Туманов Звездчатки». Внезапно из камышового кокона высунулась рука и обвиняюще направила палку на Афру и Флорина. Мальчик, сжимавший плетеную корзину, не дрогнул и смело закрыл собой сестру.

На мгновение воцарилась полная тишина. Внезапно Одилий с кошачьим проворством скользнул вперед. На нем была маска Пфифферов, которую он носил с благоговением и достоинством.

– Твой жалкий рот, исторгающий позорные мерзости, останется закрытым на целый час, прежде чем из него снова польется яд, – произнес он с холодным спокойствием, которое произвело гораздо более угрожающее впечатление, чем злобные речи ряженого.

Дрого отшатнулся от мрачного лица, нависшего над ним, ибо Одилий, казалось, стал выше на целую голову. Словно столкнувшись с могущественным лесным духом из древних времен, трактирщик был не в силах произнести ни слова. Одилий выхватил у него из рук толстую палку, сломал ее, как сухую хворостину, и отбросил в сторону. Дрого зашатался, словно потерявший равновесие бочонок. Собачий череп на его голове раскачивался, как нелепая корона дурака. Шнеклинг повернулся, чудом удержавшись на ногах. Не сказав ни слова, не споря, он зашагал прочь, и толстый пекарь последовал за ним.

Спутники чествовали Одилия, как будто он выиграл битву, аплодировали и другие квендели, стоявшие неподалеку. Манеры трактирщика из Звездчатки никого не привели в восторг, особенно в праздничный день. Дети Кремплингов с облегчением вздохнули и робко заулыбались. Биттерлинги и Хульда согласились, что старик Пфиффер в гневе становится опасен. Карлману и Гортензии старый друг снова показался сильным и властным, и они не сговариваясь решили узнать секрет его скрытой способности, когда все наконец закончится.

– Где ты оставил Райцкера? – спросил Карлман. В его голосе звучало восхищение.

– Он в хороших руках, – с мягким смешком ответил Одилий и указал на плетеную корзину в руках Флорина. Только тогда все заметили, что оттуда мерцают зеленоватые кошачьи глаза. – Мы все стоим друг за друга и никогда никого не бросаем. Что бы ни случилось, мы вместе, – заключил старик Пфиффер.

Голос его звучал жизнерадостно, но в словах угадывалось важное назидание.

Дневной свет почти совсем погас. Темные тучи пытались закрыть последнее бледное пятно, где под слоями густой дымки пряталась ранняя луна. Факелы мерцали на домах, деревьях и в руках гуляющих, рассыпая трещащие искры, а несколько хрупких фонарей разбило вдребезги, и они погасли на сильном ветру. Было сыро, туман становился все гуще, и квендели старались держаться рядом, защищая друг друга от холода.

В воздухе витало тревожное ощущение, стоял гул из бормотания голосов, завывания ветра и чего-то неясного, чему пока было не подобрать определения. Изредка раздавалось карканье ворон, которые словно напоминали квенделям, что они все еще сидят в верхушках деревьев, и звучало это еще более жутко, чем прежде: тьма давно поглотила птиц. Вдалеке порой слышался лай, напоминая, что где-то в переулках бродят Моттифорды. Иногда в ответ доносился волчий вой, отчего многие настороженно прислушивались. Были ли это волки или же своенравные проказники, которым нравилось пугать трусишек среди празднующих? Чего-то более страшного никто не смел и вообразить.

«Надвигается буря, вот-вот разразится, – с тревогой подумала Гортензия, вспомнив Сумрачный лес, и то, как тихая его опушка в мгновение ока превратилась в бурлящий котел. – Если и здесь случится нечто подобное, то на этот раз мы окажемся не на краю, а в самом центре страшного вихря», – поняла она, глядя на царящую вокруг суету.

Внезапно она задумалась, где может быть Бульрих. Странное предчувствие подсказывало, что у картографа, как и у нее, в эту самую минуту стремительно нарастают неприятности.

Гортензия внимательно следила за толпой, которая по краям площади будто растворялась в неизвестности: из переулков, словно пролитое молоко, струился туман. В белесом потоке проплывали призрачные фигуры. Причудливые тени в свете факелов метались по стенам домов. Порой в пелене мерцали пары тусклых глаз, будто блуждающие огоньки. Робкие голоса шепотом спрашивали, что это может быть.

К концу Праздника Масок квендели не знали, чего ожидать, но большинство все же предпочитали бы увидеть очередное жуткое зрелище, задуманное устроителями, а не что-то совершенно необъяснимое. Афра вдруг громко закричала: ей показалось, что она увидела мать, а когда фигура в плаще, незаметно проскользнувшая между прохожими, обернулась, из-под наброшенного капюшона темного плаща показалось напряженное лицо Ады Изенбарт.

– У-ху, у-ху, Серая Ведьма кричит совой! – зло бросил Карлман, когда она снова скрылась в толпе. Он в гневе смотрел ей вслед. Молодой квендель не мог простить Изенбартам попытку напугать всех, явившись в образе роковой вестницы смерти.

– Вот гнилая сыроежка! Ты видел, какое у нее серое лицо? Похоже, то