Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако бежать он мог только в пустошь, потому что позади не было ничего, словно он стоял спиной к пропасти. Последние следы окрестностей Баумельбурга исчезли, оставалось только идти вперед или в сторону, а все пути вели в призрачные земли. И даже если удастся спастись от того, кто там маячил, дороги назад, скорее всего, уже не будет.
И все же он не хотел ждать и смотреть, как к нему приближается чудище, а потому склонил голову и приготовился броситься влево. Карлману показалось, что засохший вереск зашелестел. Ему вдруг очень захотелось избавиться от старой громоздкой маски; он потянулся к ней обеими руками, собираясь снять, и тут деревянный лик словно заговорил с ним.
«Смотри туда, юный квендель! – услышал он глуховатый голос, который доносился издалека, но вместе с тем звенел в его голове. – Посмотри туда, и чары спадут».
Карлман не послушался, и голос зазвучал настойчивее:
«Ты о страхе позабудь и смелей, дружочек, будь! Оберни заклятье в прах, как туман на холмах. Совладай с собой и глаза открой!»
Последние слова прозвучали приказом.
Во всяком случае, терять Карлману было нечего, ведь его жизнь висела на очень тонкой ниточке, сплетенной из дымки и паутины забытых склепов, – по крайней мере, так ему подумалось.
Что-то в этом странном голосе показалось смутно знакомым. Память всколыхнулась, и Карлман решил рискнуть и поверить маске, ведь больше ничего не оставалось.
«Забудь о страхе!» – напомнил он себе. Под маской Бульриха Карлман вскинул подбородок и уставился прямо перед собой.
В черном проеме двери смутно вырисовывалось исхудалое существо – кожа да кости, – с которого свисали клочья тряпья или тумана, шевелясь на ветру. Внезапно раздался протяжный, пронзительный крик – вопль прошлого горя и грядущей печали.
Карлман понял, что больше не в силах этого выносить. Он согнулся под тяжестью нестерпимого звука, сорвал маску и зажал уши. Голос в голове утих, словно даже ему нечего было противопоставить крику из вечности.
Туман опустился, будто занавес, перед квенделем, дрожащим с ног до головы. Карлман попятился, опасаясь упасть, но все же устоял. Кто-то окликнул его по имени, и на мгновение ему показалось, что он различает в белой пелене очертания высокой фигуры – не квенделя, а человека. Затем тень взметнулась вверх, раздался треск, и все исчезло.
– Карлман! Эй! Карлман!
Голос звучал вполне знакомо, он, казалось, принадлежал не стражу из тумана. Что-то так сильно вцепилось квенделю в спину, что теперь шею и в самом деле сдавило, но явно не могильной хваткой.
– Поганки мухоморные, да он упрямее Муни, – выругался молодой голос, и кто-то еще моложе подтвердил эти слова грустным смехом.
Хватка ослабла, и что-то треснуло и порвалось, как ветхая ткань. Карлман повалился навзничь, неловко стукнувшись о припорошенную снегом землю, а маска Бульриха больно ударила его по плечу. Подняв голову, он увидел три фигуры, склонившиеся над ним в красном сиянии фонаря из гоблинского стекла. На лицах плясали кровавые отблески, но сами квендели явно были из плоти и крови.
– Я же просил тебя держать эти маски вместе, Карлман Шаттенбарт, – обратился к нему самый высокий из трех подошедших. – Мы тебя едва не потеряли, тебе очень повезло.
Энно попытался привести поскользнувшегося и неудачно упавшего друга в чувство.
– Вставай, нам пора! Надо вернуться и предупредить остальных!
Карлман с трудом поднялся. Он оказался посреди улицы, по которой совсем недавно шел за Энно. Наконец, до него дошло, о чем тот говорил.
– Держаться вместе! – фыркнул Карлман и, встав, застонал. – Хорошо тебе говорить, вот спасибо за совет! Просто чудо, что я вообще еще здесь! Ты так спешил, что сбежал от меня…
Карлман вздрогнул, потому что пелена больше не застилала его память. Он снова как наяву увидел перед собой страшный холм с таким жутким обитателем. А еще высокую фигуру человека, который, возможно, спас его. «Не в первый раз», – подумал он.
Карлман заглянул через плечо Энно в поисках входа во двор и с облегчением увидел, что калитка закрыта.
Энно, заметив его взгляд, покачал головой.
– Надолго запереть ворота не удастся: когда опустится туман, не на что будет навесить засов, – сообщил он. – Мы должны найти старого Пфиффера.
– Как вы меня отыскали? – спросил Карлман.
Только теперь он заметил детей, стоявших слева и справа от Энно, – двоих исхудалых, жалких ребятишек, которые были без масок. Лишь темнела на щеках орехово-коричневая краска, напоминавшая грязь. Карлман с трудом узнал в этих призрачных созданиях некогда столь жизнерадостных детей Кремплингов – Афру и Флорина – из Звездчатки.
– Мы увидели жуткий свет, в котором мерцают и переливаются огоньки. Мы часто его видим, – сказала девочка так спокойно, словно говорила об особенно живописном лунном свете дома над Сверлянкой.
Карлман с ужасом подумал, что эти бедные дети, должно быть, пережили много страшного с той Волчьей ночи и мало кому было до них дело.
– Значит, это вас я должен поблагодарить за то, что до сих пор здесь, – произнес он.
– Да, – кивнул Флорин, подтверждая слова сестры, которая была на три года младше. – Потому что если ты забредешь в туман, то потеряешься, как Блоди.
– И как Траутман, наш пес. И как Фендель Эйхаз, наверное, и даже Муни, наш теленок, о чем рассказывал Энно, – добавила Афра с безжалостной ясностью. Казалось, она забыла, как плакать, и совсем не походила на ребенка. – Мы втроем вытащили тебя из тумана за плащ, когда увидели, что творится. Нельзя туда лезть, если не знаешь дороги, – настойчиво повторила она.
– А как поживают ваши родители? – спросил Карлман, несколько ошеломленный ответами малышей, чьи характеры так изменились.
– Мама наблюдает за сверкающим туманом, – предельно серьезно объяснил Флорин. – Она ищет, где он опустится, а потом рассматривает его. Она много раз видела там нашего брата. Вот и продолжает следить, обычно на мосту через Сверлянку, возле болота, где пропал Блоди, а мы сторожим дома мандрагору, подмену Блоди. Отец ничего не хочет об этом знать. По ночам он выходит на реку искать маму. Иногда ее подолгу не бывает дома. Но мы научились быть одни и присматривать за маленьким корешком.
В доказательство этих слов, к немалому ужасу Карлмана, дети показали тонкие пальчики, кончики которых были исколоты и воспалены. Внезапно молодого квенделя охватил страх перед осознанием ужасного горя.
– Где ваша мама? А отец? Или вы сбежали от них в праздничной суете?
Учитывая, что сам едва избежал гибели, Карлман понял, что слова его