думных людей. Тут Никон предложил ряд вопросов. Прежде всего, он обратил внимание собора на некоторые разногласия в служебниках московской печати с греческими и древними славянскими. Собор постановил исправить служебники согласно с сими последними. Затем шли вопросы о разных обрядовых отличиях русских от греков, например держать ли царские двери отверстыми от начала литургии до великого выхода, вопреки написанным уставам, которым следуют греки? Начинать ли литургию в 7-м и 8-м часу дня, как это у нас делается, или по уставу в третьем часу дня (9-й час пополуночи)? Продолжать ли освящение новых церквей без положений в них мощей свв. мучеников, вопреки правилу Седьмого вселенского собора? И так далее. На все эти вопросы собор отвечал, что надобно поступать по древним уставам, и затем все члены собора подписались под его решениями. Единодушие, господствовавшее на соборе, конечно, поддерживалось личным участием царя и особенно всем известной строгостью и энергией патриарха. Только один из членов собора, именно епископ Коломенский Павел, попытался выразить несогласие с постановлением о поклонах, тем самым постановлением, против которого уже возражали протопопы-ревнители; вероятно, и вообще он обнаружил свое к ним сочувствие. Никон обошелся с Павлом не только сурово, но весьма жестоко. Он заставил его осудить, снял с него архиерейскую мантию, подверг истязаниям и отправил в заточение; после чего Павел Коломенский, как говорят, впал в умопомешательство и погиб неизвестно где и как. Противники Никона не замедлили объявить его мучеником за истинную веру.

Меж тем Никон, не довольствуясь одобрением своих исправлений со стороны русской иерархии, хотел опереться и на авторитет восточных иерархов. Он отправил грамоту константинопольскому патриарху Паисию большей частью с теми же вопросами, которые обсуждались на Московском соборе, и с жалобой на противоречия епископа Коломенского Павла и протопопа Ивана Неронова. Прошел почти год, пока получилось от патриарха Паисия обширное ответное послание, написанное от имени всего освященного собора Константинопольского и в желательном для Никона смысле. Но еще прежде чем пришел этот ответ, именно летом 1654 года в Москву прибыли антиохийский патриарх Макарий и сербский митрополит Гавриил. Царь, как известно, тогда отсутствовал из столицы, находясь в польском походе. Тогда же разразилась страшная моровая язва; патриарх Макарий, как мы видели, провел это опасное время в Коломне и только в феврале следующего, 1655 года прибыл в Москву, где уже проживал сербский митрополит. Никон воспользовался их присутствием по вопросу об исправлении книг и обрядов. Выше, из приведенного описания Павла Алеппского, мы знаем, как московский патриарх 4 марта 1655 года в неделю Православия торжественно в Успенском соборе сокрушал иконы, написанные фряжским пошибом, и проповедовал против двуперстного крестного знамения. В том и другом случае он ссылался на предстоявшего патриарха Антиохийского, который принужден был тут же подтвердить его проповедь и удостоверить, что троеперстие господствует в восточных церквах, а также в Молдо-Валахии и в Малой России.

Затем во время пребывания Макария в Москве Никон несколько раз созывал церковные соборы по обрядовым вопросам. Так, в конце марта 1655 года на соборе рассуждали о разных замеченных Макарием недостатках в русских обрядах: например, русские совершают литургию не на антиминсе, а просто на куске белого холста, из просфоры вынимают четыре частицы, а не девять, не раздают в церкви антидора, напрасно перекрещивают католиков и униатов при обращении в православие и так далее. На том же соборе рассмотрен и одобрен к печатанию новый Служебник, или чин божественной литургии, исправленный согласно с греческим текстом. Вместе со Служебником Никон велел напечатать и переведенную с греческого книгу «Скрижаль», или толкование на литургию и другие священнодействия. В феврале следующего, 1656 года при отправлении недели Православия в Успенском соборе антиохийский патриарх Макарий произнес проклятие на тех, кто не крестится тремя перстами; это проклятие повторили присутствующие тут митрополиты Сербский Гавриил и Никейский Григорий; мало того, по просьбе Никона потом проклятие было изложено на бумаге и подписано теми же тремя иноземными иерархами с прибавлением четвертого, новоприбывшего митрополита Молдавского Гедеона. В апреле Никон созвал новый церковный собор, на котором русские иерархи рассмотрели и одобрили своими подписями помянутую книгу «Скрижаль» и постановление о крестном знамении. В мае собор пересматривал вопрос о вторичном крещении католиков, так как русское духовенство неохотно отказывалось от сего последнего, и вопрос был решен только царским указом, который запретил перекрещивание. На следующих соборах рассматривались и многие другие обрядовые подробности, которые Никон направлял к согласию с Греческой церковью. После «Скрижали» были изданы Требник, также переведенный с греческого языка, Триодь постная, Ирмологий, Часослов, Евангелие напрестольное, Апостол, Псалтырь следованная и прочие. Некоторые из них были переведены с греческого, другие исправлены по древним славянским и греческим текстам. Новоизданные исправленные книги немедленно рассылались по церквам, причем Никон приказывал употреблять там сии книги, а старые отбирать. Эта крутая мера, конечно, возбудила много толков и неудовольствий. Наряду с исправлением книг и обрядов Никон, как мы уже видели, обратил строгое внимание на то, чтобы иконописание производилось по древним образцам, и преследовал так называемое фряжское письмо. Заботился он и о введении более стройного церковного пения, для чего призывал из Греции и Малороссии знатоков партесного напева и пения по нотам.

Меж тем Иван Неронов, сосланный в Кандалакшский монастырь, несмотря на более тесное заключение и запрещение иметь письменные принадлежности, сумел и оттуда присылать свои увещательные грамоты Стефану Вонифатьеву и другим лицам. Очевидно, приказ о его строгом заключении не соблюдался. С помощью своих почитателей он в августе 1655 года убежал и явился в Москву, где нашел приют у того же царского духовника и некоторое время проживал у него тайно от Никона, но с ведома самого государя. Только когда Неронов постригся в монахи под именем Григория и удалился в Спасо-Ломовскую Игнатьеву пустынь, Никон узнал о его местопребывании и послал своих детей боярских, чтобы схватить его. Но он спасся в одном соседнем селении, где крестьяне спрятали его и отказались выдать. Тогда Никон предал его соборному суду 18 мая 1656 года. В этом суде участвовал и антиохийский патриарх Макарий, который, как мы видели, около того времени уехал было из Москвы, но был возвращен с дороги. Собор, рассмотрев вины Неронова, отлучил его и вместе с ним предал анафеме всех его единомышленников, не покоряющихся церкви. Спустя несколько месяцев инок Григорий Неронов прибыл в Москву и добровольно предстал пред Никоном, когда тот из Крестовой палаты шел к обедне. Патриарх сначала не узнал попавшегося ему седого старца и спросил, кто он такой. «Я тот, кого ты ищешь,