умер. Но… он… – Казалось, врач с трудом подбирает верное слово и никак не может его выговорить. – Он держится. Не знаю как. Он крепкий малый, это точно.

– Что еще можно сделать?

– На этой стадии болезни… он либо выживет, либо умрет. Всё решают лишь время и покой. Но, сэр… я должен сообщить вам о том, что обнаружил. Ради… ради нее.

Я застонала, желая возразить, но с моих губ не сорвалось ни звука. Из глаз у меня полились слезы, они покатились по щекам, но я не могла поднять руку и вытереть их. Я стала молить о смерти или, что было бы лучше, о полном исчезновении.

– Рядовой Шертлифф – женщина, Тэтчер. Она носила повязку, чтобы скрыть грудь, и, судя по всему, перенесла довольно серьезное ранение в бедро. У нее жуткий шрам. Кто-то вытащил пулю из раны, но это был любитель. Не удивлюсь, если она сама это сделала. Не знаю, как ей удалось продержаться так долго и почему ее до сих пор не раскрыли, но, судя по всему, она на многое пошла, чтобы сохранить свою тайну.

В комнате повисло молчание, и я решила, что они ушли или что все закончилось, что Роберт Шертлифф и правда умер и мне снится сон. Но голос Тэтчера прозвучал из другого угла комнаты, будто он мерил ее шагами.

– Я н-не верю в это, – пробормотал он.

– Я сам ее осмотрел, Тэтчер. Все так, как я сказал. Сестра, отыскавшая ее в морге, сообщила мне об этом. Я велел перенести ее в эту палату, чтобы сохранить тайну.

Тэтчер молчал, потрясенный, но доктор Бинни упрямо продолжал.

– Она была хорошим солдатом, Тэтчер? – спросил он.

– Судя по всему, да. Исключительным. Да ради Бога, она адъютант генерала.

– Адъютант? – вскрикнул доктор Бинни. – Генерала?

– Да. Генерала Патерсона. Он командует всем Уэст-Пойнтом. Он… ему нужно сообщить. Но… если он еще в городе. Генерал Хау несколько дней назад увел обратно войска.

– Но что теперь с ней будет? – озабоченно спросил доктор Бинни.

– Если она не умрет… я не знаю, – отвечал Тэтчер. – Но это… это… я не могу поверить. Нужно сообщить генералу Патерсону. Пусть он сам примет решение.

– Прошу, – прошептала я. – Пожалуйста.

Оба врача кинулись ко мне, доктор Бинни попытался меня усадить, но я безвольно поникла в его руках, и он поддержал мне голову и влил в рот несколько капель воды.

– Я никогда прежде не видел никого, кто оправился бы от такой серьезной лихорадки, но он сумел, – произнес доктор Тэтчер.

– Тэтчер, – проговорил доктор Бинни. В его голосе слышалось осуждение. – До сих пор ей удавалось немыслимое. Не забывайте об этом.

– Как ваше имя, мэм? – строго спросил доктор Тэтчер, глядя на меня сверху вниз. – Вы должны немедленно мне сказать. О вас сообщат генералу Патерсону. Он сам решит, что с вами будет.

– Прошу, не говорите ему, – произнесла я, каким-то чудом сумев собраться с силами. – Генерал… ничего… не знал.

Даже если доктор Бинни и ответил, я не услышала его слов. Мне стало все равно. Все кончено. Навсегда. И я соскользнула в небытие, надеясь, что на этот раз не проснусь. Для Джона будет лучше, если я никогда не очнусь.

Глава 27

Любая приверженность

Я двигалась, но не летела, не парила над землей, ничем не сдерживаемая, как мне мечталось. Я слышала, как колеса стучат по булыжникам мостовой, как скрипит и вздрагивает на ходу экипаж. Я сразу поняла, что нахожусь в экипаже, – и узнала того, кто держал меня на руках.

– Почти приехали, генерал. Почти приехали, – повторил Гриппи.

Стояла ночь, или, возможно, мне так казалось оттого, что я не могла открыть глаза – веки словно налились свинцом.

– Джон?

Дрожь, пробежавшая по его рукам и груди, сотрясла и меня. Я вся состояла из ужаса, надежды и унижения. Он крепче сжал меня в объятиях и поцеловал в лоб:

– Держитесь, Самсон.

– Агриппа… знает?

– Да. Он знает, что вы моя жена.

– О Джон. Простите меня.

– Не говорите так. – Его голос дрогнул, то ли от раздражения, то ли от горечи. Темнота в экипаже не давала мне возможности увидеть его лицо.

– Тэтчер… сказал?

– Да. Тэтчер сообщил, где вы.

– Я не могу вернуться в Уэст-Пойнт, – с тоской прошептала я.

– Нет, – так же тихо ответил он. – Пожалуй, и я тоже не могу.

– Простите меня, генерал! – взмолилась я. – Я хотела… лишь… остаться с вами.

– Не покидайте меня, Самсон, – выдавил он. – Обещайте, что не покинете.

Я уже могла выговаривать короткие предложения. Мое состояние улучшилось, и я сказала бы то, о чем он просил, – дала обещание, – если бы снова не потеряла сознание в его дрожащих руках.

* * *

– Джон?

Я почувствовала, как его пальцы ерошат мне волосы, как его ладонь накрывает мне щеку, и повернулась, желая прижаться к его загрубелой коже, вдохнуть его запах. Он произнес мое имя. Каждый раз, просыпаясь, я чувствовала все больше сил, и каждый раз генерал был рядом и во всем помогал.

Он поднес мне стакан воды и настоял, что покормит бульоном и хлебом, хотя я и пыталась убедить его, что могу поесть сама. В комнате тускло мерцала свеча, я утратила всякое представление о времени, мне отчаянно требовалось посетить уборную, а еще хотелось вымыться и вдохнуть свежего воздуха.

Когда я попросила об этом, мои просьбы тут же были выполнены. Правда, Джон отказался позвать на помощь сестру и ее служанок. Странно было лежать в его руках без одежды, не помышляя о страсти, и еще более странно ощущать, как меня моют, и одевают, и кормят, но Джон отказывался слушать мои жалобные возражения.

Когда он вновь уложил меня в нашу постель, распахнул окно и сел возле кровати на стул, с которого почти не вставал все это время, я сумела побороть слабость, тянувшую меня в сон, и взяла его за руку. Мне хотелось знать обо всем, что случилось. Джон выглядел сломленным, и я опасалась худшего.

– Расскажите, что произошло, – попросила я.

Он глубоко вдохнул, будто и ему не терпелось глотнуть свежего воздуха, и заговорил:

– В среду вечером доктор Тэтчер отыскал меня и сказал, что вы в больнице, при смерти. Он не смог даже взглянуть мне в глаза, когда сообщил, что вы не тот, за кого себя выдавали. – Он прочистил горло. – Я был потрясен, и он принял мой… ответ… как удивление. Я не стал его разубеждать. Он по-прежнему думает, что я ни о чем не знал.