Ещё одно уточнение, и я всё выболтаю. И про Лучезару, и про козлоногость, и про покер. Тогда дядька всему поверит.

Но страж плюнул на меня и велел выпустить Добрыню.

Мы вышли из отделения вместе. На улице ярко светило солнце. Упорно пробивалась трава, хотя в тени кустов продолжали изнывать потемневшие ошмётки снега. Пахло чем-то цветущим.

Добрыня улыбался.

– Выглядишь странно счастливым, – проговорила я. – Много там часов провёл?

Он пожал плечами.

– Почти всю ночь. Чего бы не радоваться? Не худшая ночь в моей жизни. Столько великолепных людей.

Я недоверчиво скривила губы:

– Бродяги и пьяницы?

– Зато какие колоритные!

– Почему ты сам не рассказал правду? Важный мужик сообщил, что ты никак не объяснил происшедшее.

– А зачем? Вдруг бы они пожелали к тебе ночью прийти, удостовериться, что всё в порядке. Думаю, ты б не обрадовалась.

– Бесспорно, – согласилась я. – Не обрадовалась бы. Но ты всё равно не должен был молчать.

– А помолчать мне ночью никто и не дал. Вели задушевные беседы. У меня теперь много новых знакомых в Великограде.

Я возвела глаза к небу. Мы не спеша брели к общежитию. А навстречу нам, так же не торопясь, шли Усмарь с Щедриным. Умеет Пересвет появиться не вовремя. Или как раз вовремя?

Все поздоровались. Усмарь на меня не смотрел, но опять спас от Щедрина. Тот никак не мог отойти от разгрома за покерным столом.

– Слушай, а как ты это сделала? Секрет какой?

– Пойдём.

Они отошли, а Добрыня прокомментировал:

– Ты ему нравишься. Даже больше, я бы сказал.

Я очень понадеялась, что он не про Щедрина. И приложила все силы, чтобы не показать, как взволновало меня услышанное. Запоздало вспомнила, что от Третьякова прятать эмоции бесполезно, и постаралась увести разговор немного в сторону.

– Поведай мне, знаток человеческих душ, кому я ещё нравлюсь. Если их наберётся много, это страсть как поднимет мою самооценку.

– Всё у тебя в порядке с самооценкой.

Я выдержала небольшую паузу. Посерьёзнела.

– Должна сказать тебе спасибо. За вчерашнее. Ты очень кстати подоспел.

– Счёт шёл на мгновения. А то я не стал бы тебя «похищать».

– Ох! История с «похищением» теперь породит новый оползень слухов. Уже начинаю ждать заметку в «Вестнике».

– Что нам заметка? Может, целый разворот?

Шуточки!

Я опять помолчала. Затем поинтересовалась:

– Я – тяжёлая? Трудно тащить в гнездо добычу такого размера?

– Не очень. Особенно если гнездо рядом.

– Никогда так больше не делай. Всю передёргивает от воспоминаний. И желудок в узлы завязывается.

– Это от алкоголя.

– Это от страха. Ты не подумай. Я благодарна и так далее, но от повторения отказываюсь категорически.

Добрыня кивнул:

– Ничего, что ты в Лучезариной куртке?

Я махнула рукой.

– Кроме вас с Храбром запаха никто не почувствует. А если кто и вспомнит, скажу, что она оставила её, когда убегала.

Внезапно Добрыня предложил:

– Я могу избавить тебя от неё. От соседки.

– То есть? – предложение прозвучало так неожиданно, что я в оцепенении остановилась.

– Унесу её из города. Где-нибудь высажу на остановке. И пусть едет куда глаза глядят.

– О-о-о, – протянула я, – а назавтра в каждом вычислителе страны появится масса сюжетов о злобном орле-похитителе.

– Ночью.

– Перестань. Не стоит рисковать. И ночью тебя заметят. Могут распознать личность беглянки. Возникнут проблемы серьёзней. И люди не такие замечательные… я надеюсь, сегодня она сама свернётся. По крайней мере, у меня есть причины этого ждать.

Возле общежития навстречу нам попалась Златка с полным пакетом вещей. Хмуро посмотрела на меня.

– Я так понимаю, не стоит сегодня помощи ждать?

Любительница задавать ненужные вопросы.

– Я обещала после кофе и лёгкого завтрака. Много тебе осталось?

– Цветы и парочка коробок.

Знаю я её парочку. Как можно так захламиться за три с лишним года? Я попыталась представить себе, сколько сумок займут мои вещи в случае переезда. И пришла к мысли, что стоит кучу всего выкинуть.

На крыльце Добрыня спросил:

– Что ты сказала стражу?

– Много всего, – отозвалась я, задумываясь о благодетельном влиянии свежего воздуха на головную боль при похмельном синдроме. – Можно я отмолчусь? Так приятно, когда ты в неведении. А то ужасно временами нервирует твоё всезнайство и всепонимайство.

– И всечуйство?

– И оно тоже.

– Учту.

Я помыла плиту. Сделала всё-таки кофе. Накормила завтраком Лучезару. Она истомилась меня ждать и, чтоб не сидеть без дела, принялась собирать вещи.

За едой ведьма вслух размышляла о том, куда бы податься. Прямо тыкала мне в нос своей неприкаянностью.

– Не дави на жалость, – осадила я. – Никто не заставлял тебя нарушать закон.

Соседка замолчала. Надолго ли? Я поела и отправилась помогать Златке.

Мы отнесли цветы. По два горшка каждая. Не люблю, когда обе руки заняты. Вдруг у меня ноги заплетутся? Такое с ними случается. Особенно после Лучезариного подарка. Падать на руки не так страшно, как на горшки.

– Что там с Добрыней? – осторожно сунула Златка свой нос в приоткрытую дверь.

– Ничего особенного, – отказалась распространяться я.

– Надёжа твою куртку забрала постирать.

Ремонт на Крутоярской мне понравился. Свежо. Чисто. Только вот жалюзи на окнах. Канцелярщина. Как будто и не дома вовсе.

– Вам бы шторки.

– Сказали – нельзя.

Бред. А общежитие поуютнее нашего. Поменьше.

Мы вернулись на Галушкинскую, и я заметила стоящих возле крыльца обитателей комнаты 1003. И Щедрина. Все ржали, как неадекватные жеребцы. Кроме Дубинина. Тот ржал, как адекватный. Его явно уничтожала тоска, мешала радоваться жизни на полную катушку. Ах да! Я же забыла поднять братцу настроение.

– Милорад, – поманила его в сторону и сняла с плеч долговой груз.

– Что? – возмутился Дубинин. – Да ты… как ты решилась? Это же… а если б продула?

Сначала я собиралась открыть ему правду про джинсики. Помнила наставления Лучезары, только нужно же как-то объяснить. Да и вообще, я редко что от Милорада скрываю. Но порыв увял от его ругани. Хоть бы толику благодарности.