Михаил не был столь наивен, тем более он видел, как Казимир поступил с попавшим ему в руки Киевским княжеством и как ловко опутывал своими сетями Новгород, льстя на словах и душ а  на деле. Мария пыталась смягчить сердце мужа по отношению к Михаилу, и брат сам искал дружбы. Но Дуняшкино предложение назвать Ивана царём окончательно развеет надежды Михаила на дружбу равных.

Княгине хотелось, чтобы брат уступил, потому что знала: что он не меньше мужа желал укрепления Руси и понимал, что у него не хватило бы жёсткости характера собрать все земли воедино, но его бояре не отступятся. Мария Борисовна с трудом переключилась мыслями с брата на сына, которому предстоит наследовать не только земли, но и замыслы отца, и посмотрев на ожидающую Евдокию, сказала:

— Ты правильно сделала, что сразу ко мне пришла. Твои мысли важны. Я всё обскажу мужу и помогу сыну напечатать в новостном листке.

Дуня поблагодарила и собралась уходить, но княгиня её задержала.

— У меня есть вести от твоего отца. Он не сумел добраться до хана Ахмата, зато его отвезли к Менгли-Гирею и тот обещал помощь в выкупе наших людей.

— Ох ты ж, — ахнула Дуня, поняв, что не своей волей мотануло отца от одного хана к другому.

— Вторая весточка пришла на днях. Менгли-Гирей не обманул, и твой отец выкупил более десяти тысяч человек. Иван Васильевич на днях послал навстречу ему войско и обоз с едой и теплой одёжей.

Княгиня вздохнула и, посмотрев на Дуню, молвила:

— Доведёт ли твой отец людей до родной земли? Сейчас самый мороз, а ежели дожидаться оттепели, то дороги развезёт. Значит, до лета необходимо будет сидеть с людьми на месте, а их кормить надо, да и хан может передумать… Опасно оставаться.

— Так потому Иван Васильевич подмогу и послал, — неуверенно возразила Евдокия.

Обе понимали, что Вячеславу надо как можно скорее уводить людей и что большая часть не дойдёт до встречи с обозом.

— Договорились, что всех до Алексина доведут, а дальше люд сам… кто куда.

Евдокия не сразу сообразила, что князь послал дружину и обоз не только ради людей. Помощь запоздает, и как бы жестоко это ни звучало, но особого смысла в ней не было. Наверняка там помимо одёжи и еды едет дипломат с подарками Крымскому хану.

Уж слишком шустро в последнее время Менгли-Гирей общается с другими царствами-государствами, ища поддержки против того же Ахмата, укрепления позиций для договора с матереющими османами, а тут такой жест доброй воли какому-то малоизвестному боярину Доронину. Не ограбил, да ещё помог! Впрочем, помощь в выкупе десятка тысяч рабов больше похожа на выравнивание цен на рынке или хан ещё что-то нужное для себя провернул.

Но то дела политические, а Дуне были важны люди. Их слишком мало, чтобы разбрасываться ими. Хоть кого-то доведут до Алексина, а дальше? Многим возвращаться некуда, а у неё дома до сих пор лежат те деньги, что она в Новгороде с татей взяла. Думала помочь кому, но своих заработанных денег пока хватало, а тут…

— Я в Алексин поеду и начну заготовку брёвен, а потом по обстоятельствам поступлю, — сообщила Евдокия и сразу поняла, что верно решила.

— Князь дал указание и там уже… — влезла ближняя боярыня княгини.

— Моя помощь будет не лишней. У меня есть деньги.

Мария Борисовна улыбнулась:

— Я тоже помогу. Отправлю с тобой парочку артелей. А то мне пишут, что твой отец Варфоломей всех местных древоделов под себя взял. Говорит всем, что он дивный храм собрался строить.

— Мой! — фыркнула Дуня. — Так из кирпича же надо… — запоздало удивилась она.

— Где ж он кирпич возьмёт? — развела руки Мария Борисовна.

— Ясно.

— Дуняша, ты только слово княжьего дождись, — княгиня показала на свиток и отпустила боярышню.

Вернувшись домой, Евдокия вновь отправилась по делам. Она съездила в поместье, чтобы посмотреть, как идут дела у Якима с Любой, у юных гончаров и у девчонок, работающих со стекольной массой. Заодно она забрала из поместья готовую мебель на продажу, немного игрушек, пуховиков и одеял. Остальное по мере готовности привезёт управляющий. Это у него давно отлажено.

Яким с Любой справлялись. Сарай для просушки кирпичей увеличили, утеплили и организовали там формовочную. Оставалась нерешенной проблема зимней добычи глины. Заготовки подходили к концу, а зима ещё в самом разгаре. Евдокия переговорила с Фёдором и оба они пришли к выводу, что имеет смысл греть землю ради продолжения добычи глины. Потребность в кирпиче настолько велика, что всё окупит.

— Церковь всё ж надо ставить, — принялся перечислять управляющий, — наши просят кирпич, чтобы молодым на века отстроиться, а ещё твоя слободка сколько кирпича сожрёт. Вот и думай. Мы ничего не заработаем, но зато не так уж потратимся, как могли бы.

— Да я думаю, думаю, — вздыхала Евдокия.

— А Якимке с Любкой напрасно вольную дала. Дохода с кирпичей нет и не предвидится, а им по договору платить приходится.

— Не жадничай.

— Ты сколько денег вложила, чтобы дело запустить? А они что?

— Федор, ну какие деньги? Это они своим трудом вложились и будут вкладываться.

— Тю-ю, что это за труд? Мы все не покладая рук трудимся!

— Фёдор, ты что же… завидуешь? Разве ж можно сравнить твоё положение и их?

Управляющий насупился и отвернулся.

— Фёдор, они же живут, пока работают. А когда не будет сил? А если покалечатся?

— То с каждым может быть.

— Но не каждый останется в семье, получая заботу. Ты до последнего вздоха будешь в тепле и сытости. Независимо от того, уляжешься на печь или по мере сил продолжишь помогать вести хозяйство. Об этом у тебя с дедом был договор, и он будет свято соблюден. Отец и брат дали слово деду, что позаботятся о тебе.

Фёдор часто заморгал, шмыгнул носом и невнятно пробубнил:

— Да знаю я… чего уж… это я так…

Евдокия обняла управляющего и заговорщически прошептала:

— Фёдор, если ты с Ванюшкой не уживешься, то я тебя к себе заберу. Так и знай.

— Благодарствую, боярышня, — расчувствовался он.

Дуня, убедившись, что в поместье всё отлично, вернулась в город. Ей хотелось проверить бумажную мануфактуру, посмотреть, как дела у Кошкина-Ноги и попросить увеличить поставку стекольной массы