Да, эта девочка не похожа на остальных. С ней надо держать ухо востро. И Дима решил переменить тему.

– Ну как зачеты? Все посдавала?

– Спасибо, хорошо. Даже лучше, чем ожидала. Физичка пятерку в четверти поставила. Теперь надо жать, чтобы было пять в аттестате. В прошлом году у меня даже трояки случались. «Спасибо Гене!» – мысленно поблагодарила она друга. Если бы не он, не видать мне этой пятерки, как своих ушей без зеркала.

А Дашенька стала бы клясться: «Ничего не могла учить, все время о тебе мечтала!», – подумал Дима.

– А обо мне вспоминала? – прямо спросил он и замер. Что она ответит? А главное, каким тоном. Жаль, нельзя заглянуть ей в глаза – сидит, опустив реснички. Скромница! Ничего – он в них сегодня еще заглянет.

«Держись! – приказала себе Маринка. – Не растекайся по паркету, как сказал бы Гена».

– Конечно, вспоминала, – сдержанно ответила она, стараясь не смотреть на него. – Ты же звонил. Ну как, выбрал что-нибудь из моих тетрадок?

– Выбрал, и не одно. Там есть детское стихотворение «Песенка про щенка» – ну просто отличное. Само поется. И еще несколько. Сейчас мелодии подбираю.

– О, про щенка мы еще в детском саду пели. На фестивале детской песни. Я сама тогда мелодию придумала. Даже приз получили – пять коробок конфет. Мы ими тогда объелись. И по телевизору нас показывали.

Она вспомнила, как все восхищались Леночкой, – какая она была красивая на экране. И как ей, Маринке, было обидно, ведь песню сочинила она, а не Ленка.

– А новые стихи написала?

– Всего одно. Некогда было. Может, на каникулах сочинятся.

– А как ты сочиняешь? Долго думаешь или сразу? Я, когда начинаю подбирать рифму, думаю-думаю, и иногда ничего на ум не приходит. Беру первую попавшуюся. Из-за этого песни такие корявые получаются.

– Нет, у меня иначе. Иногда совсем не пишется – даже боюсь, что больше уже и не сочиню ничего. А потом вдруг как нахлынет! Помнишь, как у Пушкина: «минута и стихи свободно потекут». Именно так – свободно. Хватаю, что под руку попадется, и пишу, пишу. Почти ничего потом переделывать не приходится. Одно-два слова, и все.

– Да, у тебя талант. Зря не идешь на литфак. Погубишь его, потом пожалеешь. Программистов много, а хороших поэтов – раз-два и обчелся.

– А жить как? Кто сейчас поэзию покупает? Нет, надо специальность получить, которая прокормить сможет. А стихи и так можно сочинять, между делом. Пушкин вон литфака не кончал, а стал великим поэтом.

– Тут, я думаю, ты не права. Во-первых, Александр Сергеевич получил великолепное, по тем временам, гуманитарное образование. Во-вторых, литфак дал бы тебе знания, которые ты сама нигде не получишь. Как твой отец говорит: ты бы стала на ступеньку выше именно в творчестве. Лучше бы писала и тематика твоих стихов расширилась бы. Но решать, конечно, тебе.

– Нет, Дима, я пойду в Политех. Стихи не моя профессия. Буду писать ради собственного удовольствия. Может, повезет – книжку издам. Когда-нибудь. Пусть люди читают. Если повезет.

– Жаль. Ну прочти мне стихотворение, что на этой неделе написала. О чем оно?

– Оно о людях, которые, когда были молоды, любили друг друга, а потом поссорились и расстались. И она представляет себе их встречу через много лет. Вот послушай:

Когда-нибудь мы станем старше вдвое.

Пройдут года. Промчится много лет.

И может быть, мы встретимся с тобою.

Узнаем мы друг друга? Или нет?

Наверно, да. Ты станешь взрослым дядей.

И в жизни каждый свой отыщет путь.

Мы встретимся. И, друг на друга глядя,

Мы вспомним то, что больше не вернуть.

– Стоп! – остановил ее Дима. – Дальше не читай. Не хочу, чтобы у нас с тобой так было. Это слишком грустные стихи. Дочитаешь их когда-нибудь в другой раз.

Они опять помолчали. Каждый думал о своем.

Дождь усилился, и стало быстро темнеть.

– Пойдем, Мариночка, в кафе, – встал Дима, – что-то холодно стало. Да и сыро. Как бы ты не простудилась. Выпьем по чашечке кофе с пирожным.

– Только недолго, – согласилась Маринка, – отец не любит, когда я поздно возвращаюсь. А для него темно, значит, поздно.

– Всего только половина седьмого. Часа полтора у нас еще есть?

– Ну часик.

Они пошли в кафе, посидели там, потом медленно прошлись в полном одиночестве по аллеям парка. Дождь лил как из ведра. Маринка представила тревогу родителей, поглядывающих на темные, залитые струями дождя окна, и заторопилась домой.

Они дошли до середины двора и остановились под старым кленом. Фонарь над ее подъездом не горел – лампочку опять разбили мальчишки. Они регулярно разбивали ее и почему-то не трогали у соседнего, где жили Гена и Лена. Там сияла «кобра», да так ярко, что освещала весь двор.

Дождь ненадолго перестал. Они сложили зонты. Он взглянул на ее напряженное лицо и притянул за поясок к себе. Она стояла, бессильно опустив руки, и испуганно смотрела на него. Он обнял ее и коснулся губами ее сжатых губ.

Совсем девочка! – подумал Дима.

Даже нецелованная. Как приятно!

– Мариночка, а зачем же поджимать губки? – спросил он, любуясь ее смятением. – Я же именно их поцеловать хочу. И зажмуриваться не обязательно – это совсем не страшно. Ну-ка, давай еще раз попробуем.

Он снова притянул ее к себе и крепко поцеловал в губы, которые она теперь перестала прятать. Но, заглянув ей в глаза, увидел, что они полны слез.

– Мариночка, а почему эти самые прекрасные в мире глазки вот-вот заплачут? Тебе неприятно? Тогда скажи – я не буду.

Он ужасно расстроился, до того, что чуть сам не заплакал. Как ее понимать? Думал, она будет рада.

– Дима, ты меня любишь? – дрожащим голосом спросила Маринка.

– Конечно, люблю! – уверенно воскликнул он. – А почему ты спрашиваешь?

– Я думала: сначала в любви объясняются, а только потом целуют, – не глядя на него, прошептала она. – А у нас все наоборот.

– Так вот в чем дело! Но разве поцелуй не означает признание в любви? Я люблю тебя, очень люблю – не сомневайся! – У Димы просто камень с души свалился. Значит, она все же влюблена, как он и думал.

– Я люблю тебя, люблю, люблю, люблю! – повторял он, целуя ее в мокрые щеки, губы, лоб. – Не плачь, пожалуйста, все будет так, как ты захочешь. Мы всегда будем вместе.

Успокоившись, она сама привстала на цыпочки и, вытянув губы, неумело поцеловала его. Потом он ее. Потом снова она. Потом они обнялись и долго стояли, наслаждаясь чудесными мгновеньями. Расставаться не хотелось никак.

Наконец, Маринка опомнилась. Подняла голову и с ужасом увидела в освещенном кухонном окне силуэт отца.

– Все, Дима, сейчас он меня убьет, – пробормотала она. Губы не слушались ее, так нацеловалась. – Димочка, я побегу, ладно? Созвонимся. – И, высвободившись из его объятий, понеслась наверх.