Я позволил Мэл уйти, не потому что сдался. Так было нужно. Слишком глубоки раны, слишком сильна боль. Если бы я надавил сильнее, она бы осталась. Я знаю, что мог бы, и сейчас могу. Но повторюсь, она не нужна мне сломленная и пустая. Я хочу счастливую Мэл, которая принимает меня таким, какой я есть. А для этого ей необходимо разобраться в себе. Она должна думать, что сама приняла решение.

А я помогу. Конечно, помогу.

У меня всегда есть план.

Некоторые вещи не меняются.

* * *

В Нью-Йорк я прилетел всего на сутки, и уже завтра утром вылечу в Лондон. Пришлось отвыкнуть от частных самолетов и прочих удобств, доступных принцу Анмара. Приходится как все… Бизнес-класс, шумные пассажиры, задержки рейсов, залы ожидания, очередь на регистрацию. Много нового, на самом деле. Есть свои плюсы. Например, время подумать и стройные стюардессы, которые все время улыбаются. В последнее время я разрываюсь между Англией и Америкой, пытаясь наладить контакты с матерью, которая во мне нуждалась после долгой разлуки не меньше, чем я в ней. Так же приходится усердно искать свою нишу в бизнесе, которую я хочу и могу занять. Я выгодно вложил все свободные средства в инвестиции, но неделю назад мне пришлось вывести большую часть, чтобы расплатиться с отцом. Кое-что у меня осталось, но, чтобы частично залатать дыры и собрать капитал для открытия собственного бизнеса, мне пришлось выставить на продажу пентхаус и яхту, и мой желтый Бугатти. Пора научится жить скромнее и не выделяться из толпы, хотя старые привычки искоренить сложно.

Но сейчас я иду вдоль двадцать шестой улицы, свернув с десятой авеню, мало отличаясь от простого парня, который только что вышел из офиса. Легкое распахнутое пальто, белый свитер, джинсы и туфли, которые стоят не меньше, чем диск для Бугатти. Клерк не смог бы позволит себе такие туфли, а вот опальный принц мог. Улыбаясь уголками губ, я достаю из кармана билет в James Cohan Gallery на выставку художника Спенсера Финча, задумчиво кручу в пальцах и убираю обратно.

Останавливаюсь перед художественной галереей, гляжу на именные часы, которые делали специально для меня. Еще одна вещь, от которой я не могу отказаться. Как от фамильного перстня, который, наверное, я больше не вправе носить. Отрываю взгляд от кольца, сглатывая тяжелый комок в горле, и поворачиваюсь спиной к входу в галерею, бегло скольжу взглядом по лицам прохожих, суетливо спешащих мимо.

В отличии от предыдущих девяти раз, я почему-то уверен, что сегодня я не потрачу свое время зря, и мне не придется дарить увядающий букет случайно-проходящей мимо девушке. Мне кажется, что одна маленькая вещица, которая лежит в моем кармане рядом с билетом каким-то чудесным образом притянет ту, что я жду каждый месяц в разных культурных местах Нью-Йорка. Я всегда выбираю галерею или выставку, не забывая об увлеченности Мэл живописью и рисованием. Как и в Париже пытаюсь материализовать ее желания, удивить, поразить и растрогать. Тогда сработало, и я надеюсь, что рано или поздно сработает снова. А пока раз за разом я посылаю ей приглашения и билеты с курьером, вместе с цветами, оставляя все свои координаты в карточке, с нетерпением и надеждой жду встречи в назначенный час, но она никогда не приходит. Но мысль о том, что, возможно, в этот самый момент она тоже думает обо мне, наполняет мою душу странным огненным чувством, печальным и пронзительным. Я не могу найти ему названия, да и нужно ли… Я представляю Мэл в уютной светлой комнате, разглядывающей мое приглашение с трогательным отчаянным выражением лица. Я знаю, она хочет прийти. И ожидая ее по нескольку часов, я чувствую себя легче, потому что, почти уверен, в этот момент наши души рядом… где бы она не была.

За этот год бесконечное количество букетов, книг и картин известных художников было отправлено по адресу Мэл. Я не знаю, что случалась с цветами, но подарки она вернула. Все, кроме одного… Она оставила себе Meligim. Белую арабскую кобылицу, которую я перевез из Анмара в Нью-Йорк. Меня это факт наполняет надеждой, потому что я знаю, что есть как минимум еще один подарок, от которого она не сможет отказаться. Я не могу и не хочу торопить события и давить на нее, прекрасно зная, как непросто Мэл дались первые месяцы после возращения в Штаты.

Отчеты Амира, который теперь был инкогнито приставлен к Мэл, наполняли меня отчаяньем. Я понимал, что сам виновен в происходящем, но и вломиться к ней и попытаться помочь было бы неправильно. Да и как помочь, если я являюсь – единственный источником ее боли и душевных мук. В первое время, признаться, я ждал, что ко мне вломятся полицейские и арестуют, но ничего подобного не случилось. Мэл не стала мне мстить, хотя я несомненно заслужил ее возмездие. Я знаю, что Лана проходила курс психологической реабилитации, вела замкнутый образ и до сих пор посещала своего лечащего врача, но уже не так часто.

Вот, черт побери, что я сделал с нами. Как я не видел, насколько хрупкая и ранимая ее душа?

Я уверен, что Мэл никогда не сможет забыть меня, но и простить тоже не сможет. До конца – никогда. Только я все равно не могу отступиться. Не могу отойти в сторону и наблюдать, как она постепенно возвращается к жизни, расцветает и начинает улыбаться. Несомненно, образумившийся грешник так бы и поступил, но я слишком эгоистичен, чтобы отказаться от нее. Даже ради нее самой.

Мэл нужна мне. Нужна больше, чем что-либо в этой жизни.

И я не успокоюсь, пока не получу ее обратно.

Meligim всегда будет моей. И не смотря на расстояния, на ее нежелание видеть меня, забыть, вычеркнуть из мыслей, памяти, убежать в безоблачное будущее, она, уверен, тоже чувствует… Ничего не закончилось.

От нашей болезни нет противоядия. И рецидив наступит очень скоро.

Мэл, хочет того или нет, принадлежит мне с той минуты, когда я увидел ее впервые. Единственная моя слабость, самое безумное желание. Моя зависимость, у которой есть имя. Даже, если пройдут годы, десятилетия, ничего не изменится для нас. Мы не станем лучше. Счастливее. Не способны, не умеем. Видимость счастья – фальшивка обертка. Если она хочет, то может попытаться, но я не хочу, не умею… Я дал ей достаточно времени. Этот год вымотал меня, довел до предела. И если она не придет сегодня сама, я перестану играть роль кающегося негодяя, который смиренно ожидает прощения.

Спустя час ожидания, я выбрасываю очередной букет в урну, решив сегодня никому его не дарить, и собираюсь уже уходить, когда вижу приближающегося ко мне Амира. Меня охватывает дурное предчувствие и еще не оформившееся ощущение крушения всех моих надежд. Я не жду хороших новостей. Амир мог позвонить, передать отчет на электронную почту, но, если он явился лично, значит есть причина. И она мне не понравится.

– Привет, Адам, – приветствует меня Амир. Мы пожимаем друг другу руки, и я не могу не ощущать исходящее от него напряжение.

– Почему ты здесь? – нахмурившись спрашиваю я.

– Есть разговор.

Мы идем в ближайшее кафе, где Амир без всяких предисловий передает мне свёрнутый лист бумаги.

– Это от Мэл, – поясняет Амир, мрачно глядя мне в глаза. Я застываю, не решаясь взять и развернуть послание. – Она раскрыла меня. Умная девочка. – добавляет он, словно я сам не знаю.