занавесом, прикрывающим проход между залами. Взглянула на Александра; он кивнул.

Таис завизжала от радости и поднесла огонь к драгоценной ткани. Пламя неуверенно обняло край, обременённый золотой бахромой. Люди, словно заворожённые, наблюдали за пламенем, которое побежало вверх и перекинулось на стены, выложенные панелями из вековых кедров. Сухое дерево вспыхнуло и затрещало от жара.

Таис запрыгала, как восторженная девчонка, выкрикивая:

— Ещё! Ещё! Ещё хочу!

Подбежала к другой занавеси, прикрывающей окно. Огонь быстро занялся, и скоро деревянные переплёты погрузились в дым и затем ярко вспыхнули…

Вовлечённые в необычный огненный спектакль пьяные военачальники и полуголые куртизанки с радостными воплями разбежались по дворцу, волоча за собой огненные хвосты горящих тканей. Задыхались от дыма и жары, и всё равно, возбуждаясь от вседозволенности, крушили и поджигали, что попадалось на пути — предметы роскоши и бесценные произведения искусства.

Огонь бушевал сразу в нескольких помещениях дворца. Накрыв деревянные стены и колонны, он угрожающе проливался на пол огнедышащими струями. Оставаться внутри дворца уже было невозможно. Люди выбегали наружу.

Огнедышащий вихрь заметался в проёмах окон и дверей, завыл ненасытным диким зверем. На площади перед дворцом появились царь и Таис; они присоединились к зрителям, наблюдавшим упоительное зрелище, словно совершали великий подвиг…

Прорвавшиеся наружу огромные языки пламени окрасили ночное небо кровавым заревом; яркие всполохи замечались в ту ночь далеко от Персеполя, вызывая ужас у населения. Воины охраны, прибежавшие с намерением тушить пожар, узнав о причинах, принялись тащить всё, что удавалось выхватить ценного из огня.

К утру пожар стих, и можно было оценить произошедшее. Некстати откуда-то прорвался низовой ветер, и раздул успокоившиеся уголья. Огонь вспыхнул с новой силой и тут же перекинулся на чудом сохранившиеся дворцовые постройки и соседние дома царских вельмож…

Наутро македоняне покидали Персеполь. Александр шёл с сумрачным видом, не оглядывался; всё случившееся представлялось ему тяжким сном, от которого не мог пробудиться. Он боялся признаться себе, что совершил поступок, недостойный сына Зевса; оказался во власти женщины, по прихоти которой погиб дворец, равного которому не было в Ойкумене…

Обгоревший остов дворца долго ещё смотрел вслед печальным укором…

* * *

Узнав о сожжении дворца персидских царей, македоняне возрадовались и успокоились. Теперь все понимали, что Александр не остаётся в Персеполе, не займёт персидский престол, а когда они добьют Дария, вернутся с Александром в благословенную богами Македонию, к семьям, где каждый будет распоряжаться собственной судьбой. Будет тратить деньги, заработанные нелёгким воинским трудом, как хочет, и рассказывать друзьям о своих подвигах в Азии.

Количество добычи, доставшейся македонскому царю в Персеполе, превосходило всякое воображение! В сокровищнице обнаружились ценности на сто двадцать тысяч талантов, накопленные от царствования Кира Великого. Для перевозки сокровищ Персеполя и Суз понадобились десять тысяч пар мулов и три тысячи верблюдов!

Во дворце Дария Александра особенно поразило Древо Жизни, висевшее на стене спальни; изящной работы из чистого золота, изображающее родословную династии Ахеменидов в виде виноградного куста. Мысленно он представил на нём и свою виноградную гроздь…

УСЫПАЛЬНИЦА КИРА

После сложнейшего перехода в горах к Хагматану Александр велел войску устроиться на отдых. Сам же надумал перечитать донесения от командующих войсками из подчинённых областей. В шатёр заглянул Каллисфен.

— Местные жители утверждают, что в горах у Пасаргад* есть усыпальница знаменитого царя персов Кира, которого называют Великим.

— Я уже видел гробницу одного такого «великого», Дария Первого. Что ж, можно ещё посмотреть.

Он вспомнил, как в Персеполе ему показали вырубленную в скалах усыпальницу Дария; того самого, чью армию афиняне разгромили на Марафонском поле. Вызвала насмешку выбитая надпись: «Я — Дарий, царь Великий, царь царей, царь персов и царь народов; никто не сделал добра друзьям и зла врагам своим; я мог всё».

К усыпальнице Кира он отправился вместе с Гефестионом, взял с собой Каллисфена; впереди двигались всадники охраны и проводник. Выехали с утра, в полдень показался Пасаргад, откуда Кир отправился в последний поход, во Мрак Вечности.

Место захоронения определить удалось не сразу. Проводник растерянно озирался по сторонам, карабкался на острые гребни скал, плутал между выветрившихся обломков. И уже когда Александр засомневался в его познаниях, послышался радостный возглас: «Нашёл!»

Отряд сопровождения остался внизу, взяли только двух гвардейцев, на всякий случай. Поднимались по щебенистой осыпи, остерегаясь оступиться и вызвать опасный сброс камней. Нещадно палило солнце, глаза слезились от света и пыли.

После прохода через расщелину между двумя близко расположенными скалами им открылось небольшое равнинное место с группами деревьев и кустарниковыми зарослями; невероятно, но на высоте пульсировал родник, обеспечивавший жизнь редкому растительному миру. Вода показалась божественным напитком…

Каллисфен догадался, что деревья посадили давно, за ними раньше ухаживали. На это указывали остатки дорожек из каменных плиток…

Поодаль на выровненной от камней площадке возвышалось сооружение пирамидальной формы, сложенное уступами. Насчитали девять каменных платформ; на верхней площадке находилось искомое погребальное сооружение. Проводник сообщил, что до недавнего времени его охраняли воины из гарнизона Пасаргад. После событий в Персеполе персы разбежались, а грабители побывать не успели.

Александр пожелал увидеть склеп. Поднимались по ступеням, выдолбленным в массиве каменного сооружения. Он шёл первый, а когда оказался у цели, ощутил волнение оттого, что прикоснётся к действительно великому прошлому Персии. Окажется один на один с прахом всесильного повелителя народов…

Вход в склеп прикрывался дверью из толстой листовой бронзы, изрядно потемневшей от времени. Александр вчитался в надпись, выбитую над входом — помимо персидской вязи хорошо сохранилась ещё на греческом языке:

«Человек, кто бы ты ни был и откуда бы ни шёл, знай, что здесь покоится Кир, царь Азии, Великий царь народов и царей, создатель персидского могущества. Я царь, но не завидуй мне — ты видишь перед собой всего лишь горсть земли, покрывающей мой прах».

Поймал себя на мысли: «Неужели закон природы для человека столь безжалостен, что, какую бы силу ни имел он при жизни, какой бы властью ни обладал — один конец, неизбежный… Персы, греки и другие народы называли Кира «Сотрясателем Мира». Его прах лежит здесь… Прав был Аристотель, когда говорил, что жизнь не стоит тратить на грубые нравы и убийства. Лучше обойти всю землю и поделиться с людьми накопленной мудростью, научить справедливости и добропорядочности…

Каллисфен вернул его к действительности:

— Я знаю, чем закончил Кир.

— Есть два пути для царей — в сражении с врагом или на постели немощным стариком.

— Он не вернулся из похода. Воевал с кочевыми массагетами за Каспийскими Воротами*.

— Что с ним случилось, мне будет интересно узнать.

Каллисфен поведал о том,