Повернулся к Птолемею:

— Подвесьте огрызка рода Ахеменидов к крестовине у дороги, чтобы он хорошо рассмотрел сверху, что натворил.

На другой день Бесса сняли с крестовины, бичевали и едва живого отправили в Хагматан, где ближайшие родственники Д рия оплакивали свою потерю и ожидали расправы над убийцей Вначале кидали в него камни, плевали в лицо, а затем с удовлетворением отрезали по кусочку от полумёртвого тела Бесса, начиная с носа и ушей; шумно возликовали, когда палачи, пригнув к земле два гибких дерева, привязали его ноги к верхушкам, после чего отпустили…

* * *

Уже никто в Греции не сомневался в окончательной победе македонского царя и что Азия полностью находится в его власти. «Поход отмщения» завершён, ради благородной цели сожжён Персеполь. Но в свои двадцать шесть лет, находясь в зените полководческой славы, Александр не в состоянии удовлетвориться достигнутым результатом. Не мог подавить сильное желание завоёвывать чужие территории до неизвестных пока ему пределов. Возвращаться в Македонию и распоряжаться неограниченной властью из Пеллы до тихой старости не имело смысла. К тому же он отказался превратить Азию в провинцию македонско-греческой Империи. Не для этого приближал он к своему двору персидскую и прочую местную знать, обеспечивая места в армии и органах власти.

Гордые граждане полисов готовились признать царя Александра богом, и в первую очередь жители Афин. А если он бог, у него должна быть особая цель, ради которой осуществит великую миссию, божественный замысел. По его разумению, соединит два мира — Элладу и Восток, продолжавший манить к себе, беспокоивший воображение и будораживший сознание. Выход один — идти к границам Персии, идти дальше на Восток по пути божественного героя Геракла и Диониса. Но пока Александр не уверен, что армия поддержит его намерения.

Армия чувствовала его колебания, в палатках обсуждались противоречивые слухи. На сходах бурлили страсти, высказывались мнения, а в основном звучали требования возвращаться домой. Вопросов царю не задавали, но ожидали решения.

На переходе к Тегерану, воинство расположилось на отдых у подножия Эльбурса*, чтобы подождать отставшие подразделения. Так совпало, что в этот день царь отпускал в Грецию отряды из своих союзников по Конгрессу греческих городов. Неожиданно распространился слух, будто царь распускает всю армию! Воины, как безумные, забегали в палатки, второпях собирали вещи, грузились на повозки и колесницы. Пришлось срочно созывать командиров, чтобы они воспрепятствовали массовому дезертирству, объяснили, что воина не закончена; кругом враги, готовые нарушить мирные договорённости.

Кое-как воины пришли в себя, притушив недовольство. Едва забылся этот случай, в царском шатре появился Парменион.

— Плохие новости, — выпалил он с тревогой, — воины всё бросают и возвращаются домой. Что делать?

— Сколько их?

Полководец растерянно развёл руками.

— Сначала выясни, кто они, сколько их. Пусть командиры скажут, что царь отправляет гонца в Македонию. Он заберёт их письма, кто пожелает.

Мало кто отказался от удобного случая написать письмо домой, напомнить о себе в далёкой Македонии. Кто не мог сам написать, просил товарища или писаря. Письма прилюдно собрали и отдали царскому гонцу. А когда гонец отбыл из распоряжения лагеря, за ним отправился доверенный человек царя и забрал письма.

Секретарь Эвмен в чтении чужой переписки потратил ночь; подозрительные письма принёс царю. От воинского братства ему пришлось узнать много нелестного о себе. Но передумал наказывать, хотя имена запомнил. Понял, что армия действительно устала, хочет домой, и война с персами для македонян перестала быть непреложным событием. Вот почему царь настойчиво и показательно окружал себя персидскими вельможами и военачальниками, оттесняя прежнее македонское окружение из друзей и ветеранов.

СТАРЕЦ СФИН

Македонская армия поняла, что после казни Бесса война не заканчивается. Александр разделил её на три равные по численности части, придал им полководцев и направил к берегам Гирканского (Каспийского) моря, разными путями. Дальновидный шаг с его стороны, если учесть брожение в рядах воинов. Он объяснил это необходимостью определения границ Персидского царства и покорением племён, оставшихся вне зоны македонского внимания. На самом же деле новый властитель Азии понимал, что его бездействующее воинство опаснее

придворного заговора. Вот и отправил заниматься привычным делом — покорять, требовать дань, грабить и убивать. Одну колонну возглавил сам и повёл по короткому, но сложному пути — на запад через заоблачные горные перевалы. В середине августа все части армии встретились на берегу Каспийского моря в Задракарте*, столице Гиркании, где для воинов устроили атлетические игры и жертвоприношения эллинским богам.

В Задракарте произошло событие, перевернувшее жизнь Александра. Придворный философ Анаксарх сообщил, что в городе поселился индиец, мудрый старец, зовут Сфин. Кто обращается к нему за советом, тому не отказывает.

При упоминании Индии Александр оживился.

— Пусть придёт завтра.

— Не придёт, царь.

— Почему?

— Я был у него и услышал: «Если у Александра нужда во мне, сам пусть приходит».

— Это правда?

Александр посмотрел на Анаксарха и вспомнил встречу с Диогеном; он тоже отказался приходить в резиденцию к царю. Пожав плечами, улыбнулся:

— А что! Пойду! Индия меня интересует.

Настал черед удивляться Анаксарху:

— Ты хочешь идти в Индию?

— Если Дионис покорил Индию, почему я не могу повторить подвиг? Он сын бога, и мне Зевс в этом не отказывал. Лучше расскажи, что сам слышал об Индии?

— Совсем немного, что рассказывали персы из торговцев.

Анаксарх поделился сведениями, что за Персией есть страна Кариана с рекой Индом, за которой начинается обширная земля с удельными областями, где правят князья-раджи. За Индом течёт другая река, такая же большая и полноводная, обе впадают в океан; их ежегодные разливы приносят на поля плодородие, отчего здесь выращивают по четыре урожая в год. Проживающие в Индии люди цветом кожи и волосами похожи на эфиопов, и мёд получают не от пчёл, а из тростника. В той земле растёт необыкновенное дерево величиной с гору, под ветвями которого укрываются до полусотни всадников с конями. Леса растут густые, малопроходимые, в них много обезьян, которых принимают за маленьких людей. А если иноземец попытается общаться с индусами, хотя бы поговорить, это рассматривается как осквернение, требует от них обряда очищения…

* * *

Для общения с индусом философ пригласил местного толмача. Царь скрыл от друзей, что намерен сделать. Не взял даже охрану; понадеявшись на собственную отвагу, если понадобится. Проплутав в лабиринте узких улочек, втроём подошли к окраине, где в ряде небольших глинобитных домов рассмотрели покосившееся строение, по виду напоминавшее гнездо ласточки. У двери прямо на земле сидел худой старик, неестественно поджав под себя тощие