снегом, а Мидгард был засыпан им так, что девам ётунов в их любимых зимних играх приходилось нелегко.

В Чертоге Радости был готов пир – еще издали меня встретил запах жареного мяса и хмельного меда. Горел высокий огонь в очагах, озаряя резные столбы и раскрашенные стены, но еще ярче сверкало золото украшений и одежд. Золотые чаши в руках богов и богинь сияли так, что не требовалось иного освещения. Все были веселы, в палате стоял гомон. Был здесь мой отец во всей его величавой красоте, был сияющий Фрейр, рядом с ним Герд, зеленоглазая звезда – ее гладкий лоб украшали узоры инея, будто убор из серебра. Только мой престол оставался пустым. Он выглядел сиротливо – заброшенный, остывший, только у ножек его приютились несколько робких, скрюченных бутонов сон-травы.

Я вошла, и все стихли – они давно меня не видели и, наверное, перестали ждать.

– Сестра, дорогая моя!

Фрейр соскочил со своего престола, пробежал через палату и обнял меня. Зимой его волосы делаются почти белыми, а глаза – серовато-голубыми, солнечное сияние кожи бледнеет, но для меня он прекрасен по-прежнему.

– Я чуял твое приближение, еще утром на меня веяло запахом твоих цветов. Как я рад! Нам всем очень тебя не хватало, а мне – ты сама знаешь.

Я тоже обняла его и прижалась к нему – в его объятиях я наконец ощутила себя дома, согрелась, усталость и тоска одиночества соскользнули с меня, как ветхий плащ, и растаяли в тепле сияющих палат. Брат нежно меня поцеловал, и его поцелуй вернул меня к жизни, как солнечный луч оживляет промерзлую землю. Я вошла сюда серой тенью, но теперь красота вернулась ко мне. Глаза мои оставались черными, волосы – лунными, но мое платье стало белым, на руках и на шее заблестело золото, а в волосах поднялись два лиловых куста сон-травы в их серебристом пуху. Асы ахнули – от изумления этой перемены и от восхищения.

– Привет и здоровья тебе, Фрейя! – произнес впереди чей-то глубокий, низкий, звучный голос. – Рад видеть, что ты вернулась к нам невредимой.

Он звучал спокойно, даже мягко, но эхо отдалось от столбов палаты, от стен, раскатилось по черному небосводу, усыпанному звездами. В Мидгарде его услышали тоже, и тысячи людей за пиршественными столами поднимали глаза, прислушиваясь к глухим раскатам грома за тучами.

Выпустив Фрейра из объятий, я повернулась на голос…

И тут же снова ухватилась за брата, иначе не устояла бы на ногах.

Престол владыки Асгарда в середине дальней стены больше не пустовал. И я знала того, кто на нем сидел. Я узнала его, хотя он и выглядел по-иному. Он стал как будто больше, и голова его чуть ли не упиралась в кровлю. Он принял облик мужчины средних лет, уже довольно зрелого, но в расцвете сил. Длинные густые волосы, заплетенные в несколько кос с подвесками, имели серебристо-золотой цвет, и в них сверкали звезды. Борода была такой же – заплетенной в косы и осыпанной искрами. Левый его глаз был синим, а правый – пустым и черным, как беззвездная ночь. Казалось, он приказал всем звездам неба рассыпаться по его волосам и бороде, а из глаза его смотрит чернота ограбленного неба. Весь его облик дышал такой мощью, что он мог бы приказать и светилам. Он стал иным, и это я поняла сразу. В такой огромной силе я не видела его еще никогда. Ночи йоля, ночи главного перелома в году, всегда были его временем, но даже в эту пору он не набирал такого могущества.

– Рад видеть тебя, – повторил он, еще ниже и мягче, будто боялся, что напор его голоса снесет меня прочь, как сухую травинку. – Подойди ближе, дай мне на тебя посмотреть.

Медленно я подошла. От волнения я разрумянилась, мои волосы засияли. Цветы поднялись еще гуще, и я шла, раздвигая своим светом дымную тьму и наполняя ее свежестью. Вот я встала перед самыми ступенями его престола. Два волка лежали возле них – белый и черный, два ворона сидели на спинке – черный и белый.

Взгляд мой упал ему на грудь. Шрам был на месте, напоминая о прежнем Одине – только теперь он побелел и приобрел вид давным-давно зажившего, не причиняющего боли.

– Ты выглядишь утомленной. Вижу, что побывала далеко. Но ты успела к нам на пир и послужишь ему наилучшим украшением. Прошу тебя, сядь, позволь, чтобы тебе подали еду и мед. Отдыхай, Фрейя-Ванадис, веселись с нами, а заботам и печалям, что тяготят тебя, придет свой черед.

Это было весьма любезное приглашение, и я не могла им пренебречь – но сильнее всего во мне было изумление перед тем, от кого я его получила. Вернее, в каком качестве Один приветствует меня по возвращении.

– Давно ли он стал владыкой Асгарда? – шепнула я Фрейру, пока он вел меня к моему престолу.

– Нет, только сегодня утром. Все решили, что без владыки больше нельзя и нужно выбрать нового. Я, как ты знаешь, теперь без меча, да я и сам не хочу, не до того мне, чтобы миром править! Тор не отказался бы, но его славу сильно подмочил тот случай, когда он переодевался тобой! – Фрейр хмыкнул, сдерживая смех. – Когда ётун целовал его, будто невесту – ну, так рассказывают. А всем остальным далеко до Одиновой мощи. Вот и выбрали его, к тому же он сейчас в самой силе.

Вот, значит, как. Он дождался, пока я покину Асгард и отправлюсь разыскивать Ода, чтобы не могла ему помешать… и теперь он – Всеотец, а мы – его покорные дети.

Я умею предвидеть будущее, но и без этого нетрудно догадаться: Один усидит на этом престоле прочнее, чем все прежние его владельцы – Тюр, Хёнир, Ньёрд, Фрейр! Он не позволит собственным слабостям или чьим-то каверзам лишить его славы и власти, сохранит их до самого Затмения Богов. Отныне Асгардом будет править крепкая рука, а от его единственного глаза не укроется ничто во всех девяти мирах.

Я вновь водворилась в своих покоях. Там было тихо: зимою норны дремлют за прядками, дисы спят, и пробуждают их только крики роженицы, призывающие на помощь. Я покрыла стены лунным светом, придала огню серебристую окраску, вырастила множество цветов сон-травы: с лепестками белыми изнутри и нежно-розовыми, бледно-желтыми, тенисто-голубыми снаружи. Они испускали мягкое сияние, будто сотни, тысячи призраков моих мыслей об Оде. Только видеть багряно-алые, которые так хорошо помнила в его руках, я не могла.