теплицу в саду, но не бывал внутри; сильно захотелось ему поглядеть, что такое за этими стеклами. Огляделся, прислушался – все тихо в саду. Пошел, прокрался до дверей, опять прислушался, опять все тихо, толкнул дверь – отворилась, вошел, осмотрелся – и глаза разбежались… Таких яблок он и не видывал… Невольно потянулась рука, сорвала персик, в рот – ах, хорошо, вкусно… другой, третий… во все карманы по штуке… Будет, пора и на место… Только бы к дверям, а двери настежь и входит садовник… Николенька обмер, затрясся, задрожал, да деваться некуда… попался бедняжка!.. На беду, садовник был в ссоре с Аристархом Николаевичем, и притом человек характера зложелательного… Пускай бы уж вихор надрал, ну, лутошкой бы отстегал, пускай бы хоть с крапивой познакомил, да только бы никому не сказывал – все бы легче было… Ан нет, прямо повел с поличным к Николаю Андреевичу… Николенька было и верещать, и в ноги кланяться, и из рук вырваться хотел, чтобы убежать да спрятаться куда-нибудь – ничто не помогло: и безжалостный садовник, да и сильный такой, взял за руку так крепко, что ни за что не вырвешься, прямо привел его к Николаю Андреевичу и рассказал все, как было.

– Вот изволите говорить, что персиков мало: видно, уж они не в первый раз… А усмотришь ли всякую минуту. Я один, а сад-то у нас, слава Богу, не мал… – заключил садовник.

Николай Андреевич, как и следовало ожидать, мгновенно вскипятился.

– Как, воровать?! Я тебя пою, кормлю, одеваю, учу… а ты у меня воровать… Дворянин… воровать… это хуже всего на свете… Для дворянина воровство хуже убийства… – кричал он, теребя за волосы и давая щелчки бедному, до безумия оробевшему Николеньке. – Позвать ко мне Аристарха…

– А ты чего смотрел? – накинулся он и на садовника, по дороге посылая ему внушительный жест рукою.

– Да я вот-с его и поймал… – отвечал садовник, упираясь… – Где мне за ним смотреть… у него есть свой смотритель… Аристарх…

– А отчего у тебя оранжерея не заперта?… Послать Аристарха… я тебя, мерзавец… мальчишка… я тебе дам воровать… Отчего у тебя оранжерея была не заперта?… Значит, у тебя все воруют… Недаром фруктов мало…

– Да помилуйте, только что отошел на минуту… Только вывернулся… а он и… Всякую минуту не назапираешься… От вора и замком не убережешься…

– Молчать… Ты рад этому случаю… Что ж Аристарх… Позвать его сюда… ты рад теперь свалить с себя… сам больше всех воруешь… я тебе дам, скверный мальчишка… я тебя выучу воровать…

Николенька весь съежился и трясся, как в лихорадке, тоскливо и жалобно озираясь.

В дверях показался Осташков, сзади его умильно выглядывал Аристарх, трепетной рукой оправляя виски.

– А-а… кстати… Входи-ка, входи… полюбуйся… в воровстве пойман сынок-то… в воровстве… Пойми ты это: дворянин уличен в воровстве… чему вы его учили, что вы ему внушали?… Воровать у того, кто его кормит, воровать у своего благодетеля…

– Батюшка… не учил… пуще всего не учил… пуще всего я этого опасаюсь… Я его расказню за это, по клочкам изорву… – лепетал Осташков, с грозным жестом подходя к сыну…

Николенька при виде отца, сделавший было радостное движение, теперь опять оторопел и завизжал.

– Пожалуйста, только не при мне… Можешь после… где тебе угодно, только не при мне… не беспокой меня… я и то измучен, истерзан… это ад, а не жизнь… А вот кого надобно учить… – кричал Паленов, налетая на Аристарха. – Вот эти виски поганые, виски… Тебе поручен ребенок, так ты должен смотреть за ним… смотреть… учить его… внушать ему… внушать… шельма…

Аристарх, после каждого господского слова и следовавшего за ним жеста, только поправлял виски.

– Да ты не поправляй виски-то… после поправишь… Ты бы делом-то занимался, а не виски поправлял… После поправишь… после… Вон!.. – закричал наконец Паленов, выбившись из сил и бросаясь в кресло. – Они меня просто уничтожат… Вон все!..

Аристарх выскользнул первый, за ним садовник. Осташков повлек за собою Николеньку.

– Осташков, – крикнул вдруг Паленов, когда остался один в кабинете.

Осташков воротился.

– Не смей сечь сына… Он уже наказан довольно одним стыдом и страхом…

– Как можно, батюшка Николай Андреич, да я его, кажется, запорю за это… что он мог сделать…

– Тебе говорят: не смей сечь… Я не хочу… Ты не умничай, а слушай, что тебе говорят… В детях бывает болезнь воровства… Тут надобно действовать внушениями, нравственным влиянием, а не розгами… Теперь оставь его без внимания… покажи вид, что ты на него сердишься… не ласкай его… А ужо я его позову и сделаю ему наставление… он, кажется, боится меня и уважает… На него мои слова подействуют лучше твоих розог… Дай же мне только успокоиться… Садись…

– Ах, батюшка, благодетель вы мой… мне вас-то жалко… Измучили мы вас совсем…

– Ничто столько, Осташков, не мучит человека образованного, как окружающее невежество… Это наш бич… наше несчастье… Образования, образования… просвещения… вот чего нам нужно… Ну, что твое ученье… уж не выучился ли?…

– Полноте-ка, благодетель… Пришлось бросить…

– Как бросить?

– Да так… У меня в дому несчастие!

– Какое несчастие?

– Да пригнали ко мне домашние… к Аркадию Степанычу, ночью… Я так и уехал, даже и не простившись с ними, не поблагодаривши за хлеб-соль и за все ученье… Такая беда надо мной стряслася, что не знаю, что и делать… Вот приехал вашего совета да неоставленья просить… Не покиньте несчастных, заступитесь…

Осташков бросился в ноги Паленову.

– Ах, братец, я тебе говорил, чтобы этого не делал… Не забывай, что ты дворянин…

– Батюшка, да какой я дворянин… Приходится с голоду помирать…

Никеша рассказал всю историю встречи, ссоры с дядей и ее последствия.

– Так вот уж до чего я дожил, благодетель: трудовой хлеб отнимают отец с дяденькой… Научите вы меня, наставьте на разум: что мне делать?… Помогите в моей беде… – кончил Никеша.

Паленов принял живейшее участие в его рассказе. После вспышек гнева, и притом вполне удовлетворенного, обыкновенно он делался очень великодушен и чувствителен.

– Да это просто денной грабеж! – сказал он. – Ты должен сейчас же ехать к предводителю и просить его защиты. Он должен, он обязан вступиться за тебя… Это вопиющее дело… Неужели этот мерзавец, Рыбинский, не примет в тебе участия?… Но этого он не смеет сделать… Я тебе дам письмо к нему, в котором подробно объясню все твое положение и настоятельно буду требовать, чтобы он защитил тебя… Иначе я к губернатору буду писать, всю губернию на ноги поставлю… до министра доведу это дело… Погоди, я сейчас же