И для них устраивали целое шоу. Смит никогда не видел своего воспитанника в такой хорошей форме. На тренировках он показывал лучшее время в серии соревнований этого сезона. Он с такой скоростью проходил повороты, так сильно кренился к внутренней бровке, что Смит даже побаивался, что конь не сможет удержаться на таком крутом вираже и рухнет набок. Однажды, отведя коня назад в конюшню, он снял все его подковы. Ховард собирал старые подковы Сухаря, чтобы переплавлять их в серебряные пепельницы для журналистов. А Смит решил разработать дизайн новых подков, которые предотвращали бы падение на поворотах{491}. «Он настолько быстро скачет, – говорил Смит, – что мы боимся, что он из шкуры выскочит. Ему и так приходится бежать чуть боком, чтобы не взлететь в воздух».

Пока Сухарь стремительно проносился поворотами Санта-Аниты, заставляя гудеть зрителей на внутреннем поле и пугая всех и каждого своей сумасшедшей скоростью, Каяк начинал входить в силу. Смит с самого начала знал, что этот огромный черный аргентинский жеребец сможет побороться в скачке на приз в 100 тысяч долларов. Как когда-то в 1936 году с Сухарем, Смит заявил его на гандикап, но избегал показывать секретарю, лишь восемь раз выставив на скачках среднего уровня перед более важными соревнованиями, шесть из которых жеребец выиграл{492}. Каяк делал значительные успехи. К тому времени, как конюшня переехала в Южную Каролину, они с Сухарем каждое утро устраивали отчаянные состязания в скорости. Конечно, Сухарь неизменно побеждал, но Каяк оказался достойным спарринг-партнером, даже лучшим, чем Прекрасная Воительница.

Смит планировал держать в секрете резвость Каяка. На гандикап жеребцу назначили всего 50 килограммов нагрузки. После того как нагрузки были объявлены, можно было не скрывать скорость коня. И Каяк произвел фурор на предварительном заезде, одержав оглушительную победу. Ему не хватило лишь доли секунды, чтобы побить рекорд трека. Он бежал, не прижимая ушей и высоко задрав развевающийся хвост. В преддверии гандикапа Санта-Аниты 1939 года Том Смит был во всеоружии.

Пришла пора выставлять Сухаря в предварительный забег, но что-то все время мешало. Сначала его сняли с забега, потому что было слишком много участников и по жеребьевке ему досталась такая позиция, что стартовать пришлось бы чуть ли не с парковки. Потом его сняли во второй раз, когда дождь превратил трек в настоящее озеро. Прошел январь, наступил февраль. Гандикап был назначен на март, время подходило к концу.

В середине февраля Сухаря заявили на участие в гандикапе Лос-Анджелеса на дистанции в одну милю. Удача повернулась к ним лицом. В день скачек погода была солнечной и участников немного. Смит провел день, сидя под навесом сарая. Он привык к приступам липкого страха, которые охватывали его в день скачек, но сегодня это чувство было острее обычного. По телу пробегали волны тревожной дрожи. Может, он давал слишком большие нагрузки стареющему коню? Эта мысль пульсировала в голове весь день. К тому моменту, как он услышал размеренный голос Джо Хернандеса, объявляющего «разогревающий» забег, Смит начал подумывать о том, не снять ли Сухаря с соревнований и на этот раз{493}.

А на треке судья со все возрастающим беспокойством осматривал двадцатитысячную толпу зрителей, собравшуюся на трибунах. Еще один отказ станет настоящей катастрофой. Судья нашел Ховарда и предупредил, что никак нельзя в третий раз разочаровывать фанатов Сухаря. Спустя несколько минут Ховард появился у конюшни номер 38. Они со Смитом поговорили о том, выставлять ли Сухаря, и Ховард подчеркнул, что не хочет испортить еще один день ни болельщикам, ни руководству Санта-Аниты. У Смита не нашлось убедительной причины, чтобы снять коня с забега. Он проглотил свои дурные предчувствия и решил, что конь будет участвовать.

Смит повел Сухаря на трек. Вульф встретил их в паддоке, и тренер подсадил жокея в седло. Мороженщик наклонился к Ховарду. «Сегодня мы установим рекорд трека для вас, мистер Ховард», – сказал он.

Вульф умело послал Сухаря вперед, и тот захватил лидерство в скачке. С внешней стороны вровень с ним скакал Сегодня, его давний соперник. На противоположной прямой лошади промчались нос в нос. Их дуэль набирала обороты. Одна восьмая мили, четверть, половина… Отрезки дистанции мелькали один за другим. Вульф собирался сдержать слово. До рекорда трека было уже рукой подать.

Невозможно сосчитать, столько раз на длинной противоположной прямой Санта-Аниты Сухарь взмывал в воздух, вытягиваясь всем телом в струну, и снова отталкивался от земли, чтобы сделать новый скачок, не обращая внимания на комья земли и грязи, которые били его по животу. Во время скачка каждая из его передних ног испытывала нагрузку в 900 килограммов{494}. Лошади Сегодня и Сухарь, по-прежнему двигаясь с рекордной скоростью, вытянулись вместе, входя в дальний поворот. Сухарь сменил толчковую ногу, чтобы максимальная нагрузка приходилась на переднюю левую. С каждым скачком он немного разворачивал тело, опираясь на эту ногу, чтобы вписаться в дугу поворота на скорости 64 километра в час. Вульф понятия не имел, что что-то может пойти не так.

Где-то посередине поворота Сегодня стал постепенно выходить вперед. Сухарь старался изо всех сил, но продолжал отставать. Сегодня был впереди уже на целый корпус, потом сместился ближе к внутренней бровке. Вульф, подгоняя Сухаря хлыстом, направил его обойти Сегодня по внешней стороне. Жеребец рванулся вперед и тяжело опустился на левую переднюю ногу{495}.

Вдруг Вульф услышал резкий треск!{496}

Сухарь неуклюже прыгнул вперед, его голова резко наклонилась вниз. Вульф сместил вес тела назад и подхватил поводья, заставляя жеребца задрать голову. Конь вытянул ноги вперед и выровнялся. Потом снова пустился вскачь. Вульф замер, стараясь почувствовать, нет ли прихрамывания, но так ничего и не заметил. Возможно, будь на его месте Поллард, он ощутил бы едва заметное изменение ритма в перестуке копыт, словно игральная карта постукивала о спицы велосипедного колеса. Но дробь копыт Сухаря было трудно прочесть, и Вульф не почувствовал ничего особенного. Он подумал, что конь просто наступил на комок сухой глины.