Шли дни. Сухарю становилось значительно лучше. Смит каждый день гулял с ним, внимательно наблюдая за его походкой. Хромоты заметно не было, даже когда Смит резко разворачивал коня. Спустя три дня вообще не было заметно, что у Сухаря была какая-то травма. А через несколько дней Смит, сидя верхом на Тыкве, повел его на долгую неспешную прогулку без всадника. Несколько сотен человек пришли посмотреть на это. Ховард стоял, облокотившись на ограду, и смотрел на Сухаря в бинокль. Конь выглядел совершенно здоровым и спокойным. Смит начал понемногу усиливать тренировки, посылая коня в легкий галоп. Было похоже, что он просто немного повредил ногу и это не повлекло за собой серьезной травмы. И они объявили, что Сухарь будет принимать участие в стотысячнике.

В это время конюшня получила небольшую страховую премию. Каяк выиграл гандикап Сан-Карлос, обогнав на финише Указателя и установив новый рекорд ипподрома. А от Всемирной выставки в Сан-Франциско пришла занятная депеша. Организаторы хотели, чтобы Сухарь участвовал в выставке. Они предлагали построить специальный паддок и круг для проводки и обещали Ховарду серьезную долю от сборов. Они собирались продавать билеты по 50 центов. Ховард отклонил это предложение, выдвинув наиболее нелепую причину: «Мы не собираемся извлекать из Сухаря коммерческую выгоду».

23 февраля Смит снова вывел Сухаря на трек, чтобы продолжить подготовку к скачкам. Конь пробежал по треку ровно и гладко. А потом вдруг оступился. Наездник резко встал и натянул вожжи. Конь снова качнул головой. Смиту и Ховарду нечего было сказать друг другу – оба знали, в чем дело.

Связка все-таки была порвана. Поникший, ссутулившийся Ховард собрал репортеров у ограждения Жокей-клуба и сказал, что не сможет выставить Сухаря на соревнование.

Смит постарался взять себя в руки. Он перевесил защитную дверь со стойла Сухаря на стойло Каяка. Ховард привел в конюшню какого-то человека, который должен был снять гипсовые слепки с копыт Сухаря для сувенирных пепельниц. Жеребец спокойно простоял почти полтора часа, пока пришедший возился с его копытами. Ховард находился у стойла и наблюдал за его работой. Ни он, ни Марсела не могли заставить себя продемонстрировать хоть какой-то энтузиазм относительно грядущего стотысячника.

Спустя неделю на гандикап Санта-Аниты Смит сопровождал уже не Сухаря, а Каяка. Репортеры спрашивали его, каковы шансы их конюшни без Сухаря. «Вы о нас еще услышите», – ответил он. Выходя из конюшни, тренер на короткое время задержался у стойла Сухаря. А на ипподроме его уже ждали заполненные до отказа трибуны. Несколько миллионов человек приникли к своим радиоприемникам. Буэнос-Айрес замер: Каяк был родом из Аргентины{500}. Где-то в толпе зрителей на ипподроме Санта-Анита сидели Чарльз и Марсела Ховард. На их лицах застыли вымученные улыбки.

Спустя несколько минут Каяк пушечным ядром пронесся по финишной прямой и стал победителем гандикапа Санта-Анита 1939 года. Марсела и Чарльз расплакались. Кто-то попросил Чарльза прокомментировать победу. «Боже, это было превосходно, – только и сказал он, с трудом совладав с голосом. Он отвернулся и спрятал лицо за спинами ближайших друзей, которые плотным кольцом окружили его. – Каяк – хороший конь, – прошептал он. – Но увы, он – не Сухарь…»{501}

После церемонии Ховарды быстро покинули трек. В тот вечер они присутствовали на балу в Жокей-клубе. Ховард уговаривал Смита пойти с ними, но тренер так и не пришел. Руководство ипподрома Санта-Анита вручило Ховарду традиционный золотой трофей и памятный кубок, отмечающий заслуги Сухаря.

– Я очень горжусь Каяком, – сказал Ховард, – но не устаю повторять, что предпочел бы, чтобы победителем был Сухарь.

Ховарды вернулись домой. Марсела чувствовала себя совершенно опустошенной{502}.

Марсела и Чарльз Ховард навещают Сухаря в Риджвуде

(коллекция Майкла С. Ховарда)

Агнес Колтон вошла в странный мир Реда Полларда 10 апреля 1939 года. В больнице Уиллитса доктор Бэбкок наконец сложил раздробленные кости ноги правильно, и Поллард пошел на поправку. В начале весны он, хромая, покинул стены больницы. Бэбкок отпустил его со строжайшим напутствием: его нога не выдержит испытаний верховой ездой. Если он вернется к скачкам, то будет хромать до конца своих дней. Ему никогда больше не залезть на лошадь. Поллард улыбнулся. «Ну, тогда, как я понимаю, нужно найти кого-нибудь, кто меня туда подсадит», – сказал он{503}.

Поллард поселился в Риджвуде и тотчас написал, чтобы Агнес приезжала к нему. Не имея значительных средств, они планировали тихую свадьбу в будний день и в узком кругу, а потом собирались провести тихий медовый месяц, после которого Полларду предстоял долгий путь обратно в седло. Ред мечтал, чтобы в качестве свадебного подарка Агнес получила то, чего ей хотелось больше всего, – часы с бриллиантами, поэтому отправил ей все оставшиеся у него деньги, чтобы девушка выбрала их сама. Но вместо часов Агнес приобрела еще один билет на Запад, чтобы ее мать смогла присутствовать на свадьбе. Ей хотелось надеть на свадьбу роскошное свадебное платье сестры, но стесненное финансовое положение, в котором они находились, требовало нечто менее традиционное. Она уложила в чемодан простой синий костюм в тонкую полоску, шляпку, босоножки и отправилась в Калифорнию.

Но там ее ждал сюрприз. Поллард устроил восхитительную свадьбу – несомненно, спланированную и оплаченную Марселой. По такому случаю все ранчо украсили цветами. На свадьбу собралась огромная компания друзей Полларда, среди которых были и Ямми, и Спек Ричардсон, и Док Бэбкок, и целый сонм медперсонала больницы. Поллард, все еще худой и осунувшийся, нарядился в черный двубортный костюм. Левую штанину брюк пришлось разрезать, чтобы натянуть на гипс. Агнес была потрясена масштабностью подготовки и немного подавлена тем, что привезла с собой лишь синий костюм.

Погожим солнечным днем после церемонии бракосочетания Поллард и Агнес выслушивали поздравления и добрые пожелания друзей. Агнес сдержанно улыбалась, сжимая ладонь Реда кончиками пальцев, и смущенно отводила взгляд от фотографа из АР, освещавшего церемонию. Ред стоял рядом, выставив вперед больную ногу.

В Риджвуде царила меланхолия. Смит готовился везти Каяка на Восток, поэтому погрузил Сухаря в прицеп и доставил в Риджвуд, где попрощался с конем и оставил его на попечении Полларда. Жеребца поселили в новом, уютном стойле, к которому прилегала личная левада. Но Сухарь не был готов отправиться на покой. Его случали с семью разными кобылами, среди которых была Прекрасная Воительница, но это не улучшило его настроения. Не находя себе места, он бродил вдоль забора, прихрамывая на переднюю ногу. Настроение Ховарда совпадало с настроением лошади. Когда Сухарь участвовал в скачках, Ховард привык каждое утро приходить на ипподром, а теперь он там не появлялся{504}. Они с Марселой проводили почти все время в конюшне Сухаря, гладили и угощали его. Иногда Ховард пропадал там по нескольку часов. Репортеры считали, что Сухаря отправили на покой, но Ховард упорно не произносил эти слова. Он надеялся, что каким-то образом лошадь снова сможет участвовать в скачках.