— Я повелеваю тобой! Я, Радгар Эйлединг, повелеваю тобой.

Видение — если все это только не мерещилось Оводу — поднялось на ноги и вглядывалось в их сторону.

— Младшинг? Так вырос? Ты ли это, Младшинг?

— Это я. Назови свое имя!

— Ах! Нет у меня теперь имени, нет. Ты знал меня как Гесте, Младшинг.

Радгар сделал два шага вперед. Его почти не было видно теперь — так, сгусток тумана, не более материальный, чем тот, что стоял в центре поляны. Овод стал с ним рядом, готовый в любое мгновение дернуть его обратно, если он попытается вступить в октаграмму.

— Назови то имя, под которым знал тебя король Амброз.

— Йорик, — вздохнул призрак. — Сэр Йорик Верного и Древнего Ордена.

— Тогда говори! Кто убил моего отца, Эйледа Фюрлафинга?

— Я, я убил, Младшинг. Разве ты сам этого не понял?

— Как ты проник в дом?

— В обмен, Младшинг, в обмен! — Шепот сделался возбужденнее, и в нем зазвучала издевка. — Честная сделка. Сюневульф впустил меня в дом, а я дал ему трон, которого он желал. И еще дал ему женщину, которую он желал — да, она была там, она спала на кровати, полураздетая. Вдвойне честная сделка, честнее не бывает.

— Го… — Радгар закашлялся. — Говори дальше! Что… было потом?

— Что? Он провел меня наверх подождать, а сам спустился к женщине. — Видение то пропадало, то появлялось снова, колышась, перемещаясь от одного края октаграммы к другому словно в поисках выхода. — Когда пришел Эйлед, — продолжал издевательский шепот, — я дал ему время выхватить меч. Все честно! Я назвал ему имена тех пятерых, что он убил: сэр Ричи, сэр Денвере, сэр Хэвок, сэр Ягуар, сэр Рис. Славные люди, все пятеро! Я сказал, что теперь его черед, но дал возможность биться со мной, так что он знал, что это безнадежно и что он умрет. Я объяснил ему, что жена его входит в цену, запрошенную братом его, чтобы он умер несчастным. Тогда он заплакал, а я позволил «Прихоти» взрезать ему горло.

— Это ведь было для тебя проще простого? Для Клинка?

— Проще, чем жука раздавить, Младшинг. Но я не заставил его мучиться. Я мог доставить ему много боли.

— А что случилось потом?

Теперь Овод уже составил себе представление об Йорике. Сотканный из тумана неясный образ представлял собой жилистого смуглого человека, абсолютно нагого, с длинными космами спутанных волос ниже плеч и бесформенной бородой. Воображение, конечно. Там не было ничего, кроме тумана.

— Что дальше? Ничего, Младшинг, ничего! Я спустился по лестнице. Я сделал то, что хотел, и мне кажется, твой дядя тоже. Я вышел, как пришел, — через окно. А потом подождал поблизости, хотел посмотреть, что будет, когда он подожжет дом.

— Прежде ты запер мою дверь! — взвизгнул Радгар.

— Не я, Младшинг, не я! На твой счет у меня не было никаких распоряжений, да и счетов у меня с тобой не было. Я не знал, что ты там. Никогда не воевал с детьми. И потом, у меня к тебе вроде как симпатия возникла. Я ведь легко мог убить тебя позже, в море. Ты ведь знаешь это, Младшинг!

Овод вдруг сообразил, что непроизвольно смещался вперед до тех пор, пока ноги его почти не коснулись октаграммы. Видение смотрело теперь в упор на него. Лицо и глаза его принадлежали трупу — совершенно безжизненны. И все же в остальных отношениях он производил впечатление живого человека. Он дрожал, его дыхание вырывалось изо рта облачком. Труп не дышит, а призраку не положено покрываться гусиной кожей. Вся эта неестественность казалась Оводу почему-то ужасно знакомой. Он уже видел такие глаза прежде.

— Клинок! — тихо произнес призрак. — Неужели ты оставишь брата страдать так?

Волосы у Овода снова встали дыбом.

— Зачем ты прыгнул на лодку? — спросил Радгар.

К изрядному облегчению Овода, призрак отвернулся и принялся беспокойно расхаживать внутри октаграммы. Следов на пепле он не оставлял.

— Зачем? Чтобы спасти тебя, Младшинг! Я же сказал, ты пришелся мне по душе. И мне не понравился этот твой верзила-кузен. Я не хотел, чтобы ты остался в его руках.

— Спасти меня? Зачем?

Призрак вздохнул.

— Чтобы продать, Младшинг, чтобы продать. Я отомстил за своих людей, но мне было тридцать шесть лет, и никто не сделал еще меня богатым.

— Ты хотел продать меня королю Амброзу?

— Я хотел получить за свою работу достойную награду. Толстяк порой бывает скуп как пень.

— Значит, вот откуда он знал, что я жив! Что же пошло не так? Он не пошел на покупку?

— Он сложный человек, Амброз. Он напустил на меня свою Темную Палату, и я едва успел убрать свою задницу из Шивиаля. Инквизиторы дышали мне в затылок. — Видение снова приблизилось к Оводу. — Если бы он поймал меня, он узнал бы, где я тебя спрятал, а тогда игре пришел бы конец.

— Что собирался он делать со мной, если бы получил меня?

Йорик пожал плечами.

— Ему виднее. Я предлагал ему одного здорового ателинга без единой прикрепленной к нему струны.

— Он не пошел на сделку, так что ты вернулся сюда и попытался провернуть ее с моим дядей?

— Ты сообразительный парень, Младшинг, сообразительный парень.

— А что случилось тогда? Сколько заплатил бы он за меня?

Призрак поднял взгляд и принюхался.

— Рассвет близится? Сколько ты еще сможешь поддерживать заклятие?

— Отвечай на мой вопрос!

— Ничего не случилось. Все вообще перестало случаться.

Радгар уже кричал, и голос его срывался от возбуждения.

— Сюневульф перехитрил и тебя! Не очень-то у тебя получается вымогать деньги у королей, не так ли, Йорик? Он поймал тебя и заставил сказать, где я, но в одном он отличался от Амброза: он не мог дотянуться до меня в Айронхолле. Поэтому он просто ждал, зная, что рано или поздно я появлюсь сам. А тебя он убил. Он повесил твой меч на стену!

— Что? Мою «Прихоть»! — Призрак откинул голову и завыл, протяжно, пронзительно. Квиснолль зарокотал в ответ. Скуля и причитая, Йорик метнулся к мечу и потянул его обеими руками, но его сотканная из тумана фигура так и не смогла выдернуть сталь из земли. Меч не шелохнулся. — Позор! Позор! Забери «Прихоть» домой! Отнеси его в Зал! Не оставляй его здесь. Скажи им, что Йорик пасет свиней, если хочешь, только не оставляй мой бедный меч здесь в одиночестве.

И тут Овод вдруг понял, что до ужаса знакомого было в этом бородатом видении.

— Радгар! Он не умер! Он фралль!

Тварь в октаграмме упала на колени рядом с мечом, гладя его, целуя его, шепча ему что-то.