ловят ставниками. Вы знаете, что такое ставник?

Я, конечно, знал это.

— По всему Каспию — всюду, где позволяют глубины, — стоят эти ловушки для рыбы. Устроены они просто: сплошная стена из тонкой сети на длинных кольях, вбитых прямо в дно, тянется в море на шестьсот, восемьсот, а когда и на тысячу метров. Косяки рыбы, наткнувшись на такую стену в поисках свободного пути, сворачивают в сторону и заходят во «двор» — огромный ящик из сети, установленный на кольях и якорях. Заперев узкий вход двора, рыбаки сгоняют рыбу в угол и, приподняв сеть, «сливают» улов в лодки.

Так вот, — продолжал Гриша, — нашу бригаду с самого начала поставили на ставники. И мы ловили неплохо… Но, знаете, в наше время, по-моему, стыдно работать неплохо. Нам хотелось работать хорошо, хотелось отлично работать, так, чтобы другие с нас брали пример. Ну вот… Я сам на войне был электриком, связистом. Здесь и воевал, на Кавказе, еще мальчишкой, добровольцем пошел. И, конечно, мысль об электролове давно не давала мне покоя. И не только мне. Вся наша бригада ухватилась за эту мысль, но не так-то просто оказалось загнать рыбу в ставник.

— Ну, а если повесить во дворе такой вот фонарь? — спросил я.

— Думали, — ответил Гриша. — Да что толку? Больше того, что придет по стенке, все равно не загонишь, а та рыба, что придет по стенке, и без фонаря зайдет.

— Ага, понимаю, — сказал я. — Вы освещаете стенку и так собираете рыбу?..

— Нет, и это не годится, — перебил Гриша. — Вы смотри́те, она же никуда не уходит от света, стоит тут на месте, а погасишь свет, разбредется во все стороны. Мы думали осветить стенку, но это не то… Не получилось толку. Тут нужно было так придумать, чтобы сплошным потоком гнать ее в невод. Качать из моря…

— И придумали?

— Придумали. Но не сразу, конечно. Больше года ломали головы, чуть не переругались. Бумаги одной извели на проекты чуть не центнер, и все напрасно, пока не нашлась одна светлая голова.

— У кого же?

— Да у Тамары, у нашей мотористки. И знаете, как это вышло? Она у нас отчаянная болельщица — больше за тбилисское «Динамо». Вот как-то мы стояли тут же, в Махачкале. Тамара пошла в город. Идет, вдруг слышит — передают матч. Ну конечно, остановилась послушать у репродуктора. Да не одна она — целая толпа собралась. Тут, в Дагестане, народ горячий. Знаете, как болеют? Вдруг что-то случилось — замолчал репродуктор. Этот замолчал, а рядом, на другом углу, говорит. И тогда все, кто тут стоял, и Тамара, конечно, тоже, так толпой и бросились на тот угол. Но только Тамара не добежала. С полдороги свернула в порт и про матч забыла. Прибежала, встала на мол, машет нам, кричит. Мы думали, несчастье какое случилось, подали скорее шлюпку, а она на все вопросы одно: «Нашла, ребята, нашла». И ведь правда нашла.

— Не понимаю, — сказал я.

— Вот и мы сначала не поняли, — согласился Гриша. — А она усадила нас за стол, взяла лист бумаги и нарисовала десять кружочков в ряд. «Это, говорит, лампы». Потом наставила точек вокруг кружочков. «Это, говорит, килька». А потом зачеркнула крайний кружочек. «Эту лампу я погасила. Куда рыба денется?» — спрашивает.

Тут и нам стало ясно: ну конечно, рыба вся перекочует к соседней, горящей лампе, а если и эту погасить — пойдет к третьей… Так можно сплошным нарастающим потоком вести рыбу куда угодно, хоть прямо на завод.

— Да, — сказал я, — счастливый случай.

— Нет, — возразил Гриша, — тут не случай главное. Тут все дело в том, что мы все время думали, искали. А случай, если его не ждать, а искать, непременно придет…

Гриша поднял лампу из-за борта и выключил свет.

— Часа два ничего интересного не увидите, — сказал он. — Может, вниз пойдем, выпьем чайку?

— Ну, пусть случай, — сказал Гриша, выпив кружку горячего чаю. — Но мы за этот случай ухватились. Потом по случаю нашли разбитый движок, случайно достали сгоревшую динамо-машину, случайно добыли проводов… Раз случай, два случай, но когда-нибудь и настойчивость. А получить разрешение, думаете, это просто было? Ведь мы на службе, у нас план, все часы на счету, а риск был, конечно, огромный. Но мы доказали, что должно получиться, и нас поддержали. Ну, а теперь вот ловим, как видите.

Когда мы поднялись на палубу, в море по-прежнему лежал длинный световой пунктир, но как раз посредине в нем не хватало нескольких точек. И по мере того как шло время, эта брешь медленно передвигалась слева направо.

И я, глядя в море, представил себе огромный клубок кильки, сгрудившейся вокруг крайней лампы. Вот она, сверкая чешуей, рвется к свету со всех сторон… И вдруг свет гаснет. Полная темнота кругом, и только где-то вдали едва заметные отблески света. И тогда весь клубок плотным косяком торопится туда, окружает, расталкивает рыбу, которая прежде собралась тут, и так, от лампы к лампе, растущий косяк приближается к воротам двора.

А позади уже снова одна за другой загораются лампы, и новые клубочки кильки собираются и разрастаются вокруг них.

Всю ночь работал движок. Всю ночь темным силуэтом сновала шлюпка в море. Рыбаки гасили и снова зажигали лампы, и снова гасили и опять зажигали… без конца.

А потом наступило утро, волшебное, как все морские утра.

Чуть заметно позеленел далекий горизонт на востоке. Потом так же незаметно появилась там розовая полоска… Темнота стала растворяться, уступая место прохладному полумраку. Потом обозначились волны, сначала близкие, потом далекие, и вдруг высоко в небе вспыхнули розовые шапки дагестанских гор. И мне вдруг вспомнился перевозчик…

«Вот и догнали завтрашний день», — подумал я.

— Шабаш! — крикнул Гриша в машину, и мотор замолчал.

Тамара, с руками, перепачканными маслом, вышла на палубу. У нее было лицо человека, хорошо сделавшего свое дело, — немножко усталое, с искоркой гордости в глазах.

Потом я один остался на палубе. Весь экипаж «Комсомольца» поехал брать рыбу. С судна был хорошо виден длинный ряд черных кольев электрической «стенки» и частый забор «двора».

Я видел, как тянут там тяжелые тали, как поднимается над водой серое полотнище сети и рыба сверкающим водопадом льется в просторные лодки… Потом лодки приняли на