Его фраза звучит странно для меня. Почему он акцентирует на детях? Но пусть лучше будут странные фразы, чем такое напряжение, которое повисло между нами минуту назад.

— Что ты сделал с Мирославом? — задаю я вопрос, переводя неприятную тему… на еще менее приятную. Черт.

Не хочу больше называть его «братом». Я бы с удовольствием порвала бы наши родственные узы, жаль только, что воспоминания просто так не сотрешь. Там, где все еще было хорошо. Там, где я надеялась, что хотя бы с ним я смогу дружить и общаться, когда мы оба подрастем. Где я его еще любила.

— А тебя это беспокоит? — слышу усмешку.

— Да. Я — не он. Мне сложно опуститься до такого уровня и меня, все-таки, немного еще тревожит его судьба. Я немного справилась с эмоциями. И хотела бы попросить его не трогать. Мне кажется, он достаточно наказан.

Рустам окидывает меня взглядом в ответ.

— Тебя точно надо запереть. Подальше от реального мира. Ты пиздец… Диана.

Дверь неожиданно открывается и в комнате появляются трое людей в белых халатах. Я растерянно смотрю на них, а Рустам неожиданно кивает на меня:

— Ее — в клинику. Сейчас же. До конца беременности.

— Что? — пораженно шепчу я, не веря своим ушам, — я не хочу…

— Тебе придется, — обрывает меня холодно Рустам и уходит. Оставив меня один на один с этими людьми. Я смотрю на них, все еще думая, что это какая-то шутка, или проверка. Но нет. Похоже, они настроены серьезно.

Дьявол, Садаев…Пошел ты. Я ни за что не стану сидеть в четырех стенах.

* * *

— Все неплохо, — комментирует узистка, глядя на экран, пока я лежу с раздвинутыми ногами, тупо пялясь в потолок, — гематома уже почти рассосалась. Хорошо, что вы вовремя спохватились.

Это не я спохватилась. Благодаря приказу Рустама в тот день меня просто нежно скрутили и унесли в машину скорой помощи, как бы я не пыталась сопротивляться. На первом УЗИ в очередной раз поставили гипертонус, а еще нашли небольшую гематому, которая, возможно, и была причиной тех болей и крови. Или же она появилась из-за моих прыжков на забор. Уже не знаю.

Все могло бы закончиться плохо, если бы меня насильно не привезли в клинику. Тут я уже находилась полторы недели. Безвылазно. Стоило только высунуть нос наружу — как охрана заботливо спрашивала, не связаться ли и не передать что-нибудь Рустаму.

Мне не оставили ни телефон, ни ноутбук, ни какое-нибудь другое средство для связи. Все новости я узнавала из телевизора. По нему же я впервые и увидела репортаж с похорон олигарха Абрамова. Тогда я ощущала себя так, будто кто-то взял и скрутил мне все внутренности в районе сердца в тугой канат. Так и оставил. Надолго.

Брат был в этом репортаже. Живой и на вид невредимый. В черной рубашке и пиджаке, он стоял с побледневшим и осунувшимся лицом, опустив глаза вниз. Я смотрела на него и мне было больно. Все могло бы быть иначе. Не было бы смертей, не было бы предательства, и этот парень бы сейчас не стоял под проливным дождем, провожая в последний путь отца. Я бы не лежала здесь с угрозой прерывания.

Я не знаю, как сложилась бы судьба нашей семьи при ином раскладе — были бы там семейные праздники, посиделки у камина и бескорыстная любовь к детям, появилась бы вообще я на свет, и появился бы Мирослав…черт его знает. Но что-то мне подсказывает, что любой вариант был бы лучше того, что произошло.

Если бы не жажда денег, власти и эгоизм. Жаль, что нельзя заглянуть в будущее. Возможно, отец бы поступил иначе, зная, насколько будет страдать его любимый ребенок.

В его смерти есть и моя вина. Я могла бы рассказать Рустаму, что у Камиля есть результаты экспертизы. Это мой грех. Мне придется нести его до конца жизни. Несмотря на отвращение к себе, глубоко внутри я чувствую, как мне стало легче жить… я не так боюсь. Честно говоря, мне надоело гадать — умру ли я сегодня, что сделает со мной отец, когда поймает, и прочее…

— Есть какие-нибудь жалобы? — интересуется врач, вытаскивая меня из раздумий, и я качаю головой.

— Нет. Все нормально.

— Если следующие УЗИ покажут лучший результат — вы сможете выйти и прогуляться немного. О свежем воздухе и движении забывать не стоит.

«Не могу» — думаю я, — «Садаев не выпускает меня отсюда. Мне тут лежать до конца беременности. Несколько месяцев. Может, и Новый год тут встречу. Рожу под елкой».

Врач уходит, а я снова остаюсь одна. Отворачиваюсь к стенке, подтянув колени к груди, и лежу. О чем я думала? О жадности и эгоизме. А мои дети будут счастливы? Я в этом уверена?

Не знаю. Они, наверное, даже сейчас чувствуют, как мать с отцом цапаются. Рустам появился на следующий день, как меня сюда привезли и больше не приходил. Потому что я тогда так же отвернулась к стенке и сказала ему, что не хочу с ним разговаривать и не хочу его видеть. Я была в очень расстроенных чувствах, меня не отпустило еще предательство брата и обида на Рустама, который не мог понять, что я просто немного тупая и иногда делаю тупые вещи. Вот такие, как побег. Я же просто была испугана.

— Да без проблем, — ответил тогда холодно Рустам, — твоя задача — нормально родить. После можешь вообще на все четыре стороны проваливать. Принцесса херова.

Козел. Животное глупое. Он ушел, хлопнув дверью, а я долго злилась и ругалась, уткнувшись в подушку.

Сейчас мне становится не по себе от нашего разговора. Я прикладываю руку к животу и начинаю тихо плакать. Зачем я огрызалась на Рустама? Он пришел, а, значит, ему не всё равно. Мы можем не понимать друг друга, но мне кажется, что он должен стать хорошим отцом. Тем более, мальчикам. Мне стоит засунуть свой эгоизм куда подальше. Чтобы потом не пожалеть, чтобы не страдали из-за этого дети. «Возможно, отец бы поступил иначе, зная, насколько будет страдать его любимый ребенок» — звучат в голове эхом мои же мысли. Я должна поступить иначе.

Если Рустам еще вернется.

Словно в ответ на мои мысли вечером я слышу, как открывается дверь. В первый момент я думаю, что пришел кто-то из медсестер, чтобы проделать очередные процедуры — взять кровь, что-нибудь вколоть, или уборщица заглянула, но потом легкий сквозняк доносит до моего носа тонкий и знакомый запах одеколона. Я замираю, не поверив себе же. Неужели?… Полторы недели прошло.

На меня внезапно падает что-то небольшое и я, вздрогнув, переворачиваюсь.

Рустам подвигает ногой стул ближе к моей кровати. Садится на него, а я растерянно поднимаю с одеяла белую картонную коробочку.

— Что это?

— Открой и посмотри. Это твоё.

Я послушно снимаю крышку. Секунда — и мне кажется, что у меня галлюцинации. Меня ослепляет вспыхнувшие под искусственным светом камни и я ошалело провожу по ним пальцем, чтобы хоть немного убрать сияние. Дьявол. Тут браслет. Я слабо представляю, сколько он может стоить, но мне кажется, что это будут бешеные деньги. Я бы даже днем не рискнула бы в нем пройтись по улице. Могут убить.