православные по-разному облагались налогами и имели отдельные суды. Габсбургские власти углубили эту сегрегацию. В Австро-Венгрии переписи населения определяли национальность человека по родному языку, но в Боснии-Герцеговине критерием стало вероисповедание. Причина была очевидна. Лингвисты уже определили, что в Боснии-Герцеговине, Сербии, Черногории и Восточной Хорватии преобладает южнославянский штокавский диалект. Крупный сербский ученый Вук Караджич пошел дальше и назвал этот диалект сербским — отсюда название его знаменитой статьи «Сербы все и всюду» (1849). Политики в Белграде полагали, что все южные славяне — босняки, хорваты, далматы и словенцы — это сербы или их ближайшие родственники, и планировали создать для них всех единое государство, Великую Сербию. Данные переписи населения Боснии-Герцеговины, из которых следовало бы, что большинство говорит там на штокавском (или сербском) диалекте, могли бы стать для этих политиков важным козырем.

По данным переписи 1879 г., ни одна из религиозных групп не была в Боснии-Герцеговине абсолютным большинством: 500 000 человек записались православными, 200 000 католиками и 450 000 мусульманами. Каждая из этих групп имела единоверцев за границей: это были православные сербы в Сербии, хорваты-католики в Хорватии и мусульмане повсюду на Балканах. Существовала опасность, что Босния-Герцеговина разделится на части или что там вспыхнет гражданская война, причем у каждой из сторон будет поддержка извне. При этом с самого начала габсбургская администрация считала наиболее серьезной угрозу со стороны Сербии. Как заметил один министр финансов, сербы не успокоятся, пока не получат полный контроль над провинцией и не изгонят оттуда всех мусульман[532].

Политика Габсбургов в Боснии-Герцеговине опиралась на два принципа. Первый — это экономическая модернизация, которая, как надеялись в Вене, цивилизует провинцию и разрядит там межконфессиональную напряженность. В 1888 г. кронпринц Рудольф комментировал свой визит в Боснию так: «Наша миссия здесь — нести на Восток западную культуру»[533]. В итоге в провинции возникали школы, больницы, технические училища и новые производства: добыча угля и железа, выращивание и переработка табака, изготовление бумаги из местной древесины. Самое грандиозное достижение габсбургской администрации — более 1000 км построенных тут железных дорог. На Северо-Боснийской линии, проложенной через гористую местность к востоку от Сараево, насчитывалось 99 тоннелей и 30 металлических мостов на протяжении всего 160 км. Так называемая «боснийская узкая колея» (760 мм) стала впоследствии международным стандартом и использовалась по всей Европе, а также в Конго и Аргентине.

Второй принцип — создание боснийской идентичности, объединяющей разные конфессии, но он неизменно проводился лишь отчасти. Губернаторы провинции поощряли в архитектуре боснийский стиль — смесь сецессиона и «неомавританских» мотивов. Примечательнее всего тут то, что арабский дворец Альгамбра в Гранаде послужил образцом для новой ратуши Сараево с ее ажурной резьбой по камню, подковообразными арками и восточными орнаментами в витражах. Тем временем хранители Национального музея (Zemaljski Muzej) приступили к созданию новой истории Боснии, доказывая, что в Средние века существовала особая боснийская религиозная традиция — не католическая и не православная, а восходившая к ереси богомилов. По этой теории боснийские землевладельцы-мусульмане были потомками знатных богомилов, принявших ислам. Археологические находки, опровергавшие их версию, музейные кураторы уничтожали или прятали[534].

Пошло в ход и измерение черепов. Работавшие в музее краниологи весьма кстати обнаружили «чисто боснийский» череп, разновидность северноарийского, — «брахицефалический», то есть укороченный; он был равно распространен среди мусульман и хорватов-католиков. У православных сербов череп, напротив, был вытянутым — «резко долихоцефалическим», что якобы указывало на их принадлежность к более примитивному расовому типу, пришедшему в Боснию откуда-то извне. По мнению директора музея Чиро Трухелки, у скитавшихся, подобно евреям, сербов развилась предрасположенность «к туберкулезу и бесплодию, а следовательно, и к слабости физической и психической конституции», а утрата исторических корней превратила их в «культурных паразитов»[535].

Как видно по этим примерам, боснийский национальный проект не включал в себя сербов, оказавшихся теперь в самом низу культурной иерархии наряду с мусульманами. Мусульмане, однако, не встречали такой враждебности и успешнее интегрировались в новые структуры — они раз за разом становились мэрами Сараево и преобладали в городском совете. Председателем боснийского сабора (парламента), впервые созванного в 1910 г., также был мусульманин. Со временем боснийские мусульмане начали демонстрировать к империи Габсбургов лояльность, сравнимую лишь с еврейской: мусульмане составляли основу четырех полков, набиравшихся в австро-венгерскую армию в Боснии. Босняки, как и гуркхи на службе британской короны, славились своей храбростью. Написанный в 1895 г. марш «Босняки идут» (Die Bosniaken kommen) и поныне остается одним из самых популярных в австрийской армии.

Экономическая модернизация пошла на пользу мусульманской торговой элите, но почти не затронула сербов. Они по-прежнему оставались крестьянами-арендаторами у преимущественно мусульманских землевладельцев, так как у правительства не было средств на выкуп их наделов. В итоге блага модернизации по большей части обошли сербское население стороной, и, как следствие, подавляющее большинство сербов не знало грамоты. К тому же сербские газеты и организации часто запрещали, а сербским школьным учителям было сложнее доказывать свою «политическую благонадежность». Избирательная система была выстроена таким образом, что в сабор от сербов попадали только консервативные политики, в основном представлявшие немногочисленное сообщество православных предпринимателей.

Военная оккупация Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией задумывалась как временное решение. В октябре 1908 г. в результате виртуозного по замыслу, но топорно исполненного маневра провинцию официально аннексировали и включили в состав Габсбургской империи. Имперский министр иностранных дел счел, что получил от российского коллеги согласие на аннексию, но это было недоразумением. Оно обернулось дипломатическим кризисом, который сблизил Россию с Сербией. Экспансия Сербии на юг, в османскую провинцию Македония, во время Балканских войн 1912–1913 гг. усилила подозрения Вены в том, что, заручившись поддержкой России, Белград скоро попытается «освободить» сербов, живущих на территории Габсбургской империи.

В Сербии имелся парламент — скупщина, избираемая довольно широкими слоями населения, но правление в стране не было демократическим. Государственные институты были до основания пронизаны тайными обществами и террористическими организациями, действовавшими изнутри армии и органов безопасности. Главной среди них была организация под названием «Единство или смерть», она же «Черная рука», возглавляемая руководителем сербской военной разведки Драгутином Димитриевичем. В ней состояли заговорщики, убившие в 1903 г. непопулярных короля Александра I и королеву Драгу и разрубившие их тела на трофеи. Спустя 10 лет Димитриевич, сделавший на этом убийстве карьеру, был занят обработкой юношей слишком хорошо знакомого нам сегодня типа: жалких, сексуально неудовлетворенных и ищущих дела, которое наполнит их жизнь каким-то смыслом. Он предлагал им цель — террористическими методами освободить Боснию-Герцеговину из-под власти Габсбургов, что станет прологом к ее объединению с Сербией.

В это-то осиное гнездо и ступил Франц Фердинанд. Сербов эрцгерцог