А она жила в окружении живых цветов, не оставляла без ответа ни одну просьбу о помощи, а когда ее уговаривали начать экономить, делала вид, что не слышит. Королю ничего не оставалось, как назначить ей неофициальное пособие в 10 тыс. фунтов в год.

Однако в 1920 г., после того, как Стамфордхэм обсудил с Ллойд Джорджем ситуацию, в которой она оказалась, премьер-министр поручил сэру Уоррену Фишеру, постоянному заместителю министра финансов, изучить этот вопрос. Тот счел нелогичным, что дети королевы Виктории освобождены от подоходного налога, а королева Александра продолжает полностью уплачивать подоходный налог и налог на сверхприбыль. «И то, и другое, — отметил Фишер, — не может быть правильным». На сей раз Казначейство проявило большую снисходительность, не только освободив королеву Александру от пяти седьмых причитающейся суммы налогов, но и распространив эту льготу на прошедший период, вплоть до апреля 1919 г. Таким образом, на будущее король освобождался от необходимости выплачивать лишние 10 тыс. в год.

Тем не менее в королевском цивильном листе образовался все увеличивавшийся дефицит расходов на жалованье, пенсии и хозяйственные расходы. В 1919 г. он составлял 24 800 фунтов, в 1920-м — 450 тыс.; в 1921-м он должен был увеличиться еще больше — только на содержание и ремонт имущества не хватало 19 тыс. фунтов. Для того чтобы справиться с этим финансовым кризисом, очевидными представлялись два выхода: или парламент увеличит ежегодный цивильный лист, или королю придется серьезно экономить. Первый вариант был политически неприемлем, поскольку наверняка вызвал бы вспышку республиканских настроений. Второй был связан с увольнением значительной части слуг и отказом от таких мероприятий, как государственные визиты и открытие парламента, — хотя подобные события по-прежнему повергали короля в трепет, он все же не желал бы отказаться от них навсегда. Рассматривались даже более радикальные меры, например, такие, как закрытие Виндзорского замка и распродажа части королевских коллекций.

И тут правительство вспомнило о значительной недвижимости и капитале герцогства Ланкастерского, которые уже и так составляли значительную долю в доходе монарха. Нельзя ли один раз совершить набег на эти активы, чтобы увеличить цивильный лист и таким образом преодолеть, как все надеялись, временные затруднения? Кстати, формально король не являлся герцогом Ланкастерским, поскольку не был прямым потомком Джона Гонта. Будучи канцлером герцогства Ланкастерского, Хобхаус как-то раз бестактно напомнил об этом королю, добавив, что королева Виктория, путешествуя инкогнито, предпочитала именовать себя графиней Ланкастер. «Я был встречен весьма холодным поклоном», — пишет Хобхаус о следующей встрече с королем. Однако, не смотря на все генеалогические подробности, никто не сомневался, что король получает доходы от герцогства в полном соответствии с законами о наследстве. В 1921 г. правительство без долгих разговоров вынесло на рассмотрение парламента билль о повышении стоимости герцогства Ланкастерского, узаконив передачу королю 100 тыс. фунтов из его средств. К августу бухгалтерский баланс короля выглядел уже значительно лучше.

И все же требовалась определенная экономия. В июле 1922 г. было объявлено, что двадцать два работника королевских конюшен с 31 октября будут отправлены на пенсию. Все было проделано с максимально возможной гуманностью. Как гласил приказ, по личному распоряжению короля «в связи с тем, что уход на пенсию имеет принудительный характер, установлена увеличенная шкала пенсий, а в том случае, если работник не может получить пенсию, поскольку не выработал десятилетнего стажа, за каждый год службы ему будет выплачено месячное жалованье». Всем уволенным выдали компенсации за пенсии, которые они могли бы получать, если бы отслужили полный срок, а те, кто за это время успел найти другую работу, получили полную зарплату до конца октября и денежное пособие. Подобные щедрые выплаты тем, кто увольнялся по сокращению штатов, для 1922 г. были достаточно необычны и получили распространение лишь много лет спустя.

В поисках способов дополнительной экономии король всегда мог положиться на жену, ее привычку вникать во все хозяйственные детали, оставшуюся со времен ее небогатой юности. Не скупясь на маленькие подарки (вроде агатовой табакерки для посла или китайской нефритовой статуэтки для губернатора колонии, у которого только что сгорела вся коллекция), она неуклонно боролась со всеми проявлениями расточительства. Королева могла, например, спуститься в апартаменты принца Уэльского, чтобы посмотреть образец ткани, из которой тот собирался заказывать новые шторы, и заменить ее на вполне пригодную, но более дешевую; мало того, она не поленилась лично измерить окна, дабы доказать, что заказанных шести ярдов материи слишком много. Навещая в деревне леди Керзон, королева была чрезвычайно огорчена, когда ее машина сбила стоявшего на дороге ягненка. «И все-таки, — в утешение хозяйке практично сказала она, — вы можете его съесть». А приглашенный в Сандрингем проповедник был чрезвычайно удивлен, когда во время ленча получил от королевы половину груши.

В последние месяцы своего царствования Георг V как-то сказал Рамсею Макдональду, что хорошо понимает нежелание премьер-министра принимать после отставки положенный ему по традиции титул. Если бы он сам был одним из нуворишей, продолжал король, то ни в коем случае не стал бы гнаться за званием пэра. Нельзя сказать, что к тому времени король разочаровался в иерархическом устройстве общества, однако, пробыв четверть века в роли «источника наград», он утратил все и всяческие иллюзии относительно тех уловок и шантажа, которые совершались якобы от его имени.

Торговля наградами ради пополнения партийной кассы или получения политической поддержки существует ровно столько, сколько и само парламентское правление. Стэнли Болдуин всегда с удовольствием вспоминал один относящийся к XVIII в. документ из Уолбека, родины герцогов Портлендских, — список лиц, с которыми премьер-министр должен был рассчитаться. Одному следовало дать звание ирландского пэра, другому — епископское звание для брата, третьему — какую-нибудь синекуру на государственной службе, а четвертого — просто удостоить герцогского рукопожатия. Позднее обитатели Даунинг-стрит всячески выражали свое отвращение к таким тарифам. Лорд Солсбери, в 1885 г. при формировании своей первой администрации впервые столкнувшийся с подобным выклянчиванием мест и титулов, заявлял: «Это раскрыло мне глаза на низменные стороны человеческой натуры». Что же касается Асквита, то он, составляя наградной список по случаю коронации, говорил Бальфуру: «Как Вы хорошо знаете, это самая неприятная и даже отвратительная задача, которая только может выпасть на долю человека». Однако даже самые благородные из премьер-министров вынуждены были признавать, что раздача должностей и наград — большая сила. Подобно императрице Марии Терезии, приглашенной участвовать в разделе Польши, они делали это что называется со слезами на глазах.

С самого начала своего восхождения на престол король упорно пытался как-то ограничить объем и содержание наградных списков. По древней традиции монарх теоретически может жаловать дворянство или как-то иначе награждать своих подданных и без консультации с министрами. В 1912 г., когда сэр Эдвард Грей стал кавалером ордена Подвязки, Кноллис доказывал секретарю Асквита, что из официального сообщения следует вычеркнуть фразу о том, что король одобрил это награждение. «Он сам считается „источником наград“», — напоминал он. Король также бывал доволен, когда награжденный адресовал слова благодарности именно ему, словно инициатива награждения исходила не от правительства, а именно от короля. Вскоре после того как было объявлено о присвоении титула виконта Крейгевона сэру Джеймсу Крейгу, первому премьер-министру Северной Ирландии, Стамфордхэм так ответил на его благодарственное письмо: «Я знаю, что это будет высоко оценено Его Величеством, поскольку в наши дни такое выражение благодарности суверену является скорее исключением, нежели правилом».