— Пустите! — захотелось по-детски топнуть ногой и зареветь в голос. Но сэр Джордас не стал меня удерживать, и я выбежала на свежий воздух.

Добраться до постели. Никого не видеть, никого не встретить по дороге. И уснуть, не видя снов ни о ком и ни о чём. А лучше всего, заполучить обратно свои печати.

Первый раз в жизни я подумала о безмолвии и тишине не как о наказании — как о желанной награде, защите и благословении.

/прошлое/

Мы переехали на хутор. Оставаться в Ринуте, где по улицам ходил Энтони со своим новым ребёнком, заменившим Джеймса, я не хотела и не могла.

Джон согласился. Он вообще во всем со мной соглашался. Работа для него нашлась, деньги, пусть и небольшие, имелись — просто в его прежней жизни ему было не на что их тратить.

Джон ничего от меня не требует. Вообще ничего.

Ни любви, ни постели, ни откровенности. Как собака, которая просто радуется тому, что утром ты просыпаешься — но куда тише и сдержаннее, чем любая собака. Он позволяет мне прийти в себя, очнуться от забытья — или погрузиться с головой в новое. Застрелиться мне больше не хочется, напротив: кажется, я хладнокровна, как никогда за последние три с лишним года.

Если Джордас меня не выдал… а я верила, что выдать меня он не мог, остаются два варианта. Рита Хэйер. Или — моё письмо. То, что Джейми… то, что произошло с Джейми, говорит скорее в пользу второй версии. Они не знали о ребёнке, и шли за мной. Но меня в доме не было! Зачем, зачем они всех их убили?

В голову приходит только одна версия. Моя незатейливая, но качественная иллюзия с плетениями, рассчитанная на сына, обманула мага-исполнителя. И значит, для всего мира я умерла.

А я жива. И Джеймс..

Я его чувствовала. Внутри себя. Беспокойной птицей, запертой в клетке, колотящейся о металлические прутья. Иногда это проявлялось внезапными головокружениями, иногда — болью, острой, колючей, обжигающей. Иногда — краткосрочной потерей памяти.

Моё взрослое устоявшееся сознание отвергало чужеродную тонкую материю, и я ничего не могла с этим поделать. Но пока для Джеймса был хоть какой-то шанс — я не могла, не должна была сдаваться.

Тело погибло. Нужно новое тело. Податливое, восприимчивое. Полное энергии и сил. Юное…

Эта мысль, жуткая и в то же время безумно притягательная, не оставляет меня ни наяву, ни во сне.

Джеймсу нужно тело. Сколько я еще выдержу? Сколько?

В тот день я смотрела из окна дома Джона на хуторских ребятишек, бегающих и играющих у пруда, и не могла представить себя забирающей одну из этих невинных жизней для того, чтобы спасти другую, пусть и бесконечно важную для меня.

И не представлять тоже не могла. Это сводило с ума, даже больше чем физическая боль, чем нервирующее ощущение постороннего присутствия внутри, почти не дающее расслабиться.

Двое мальчишек лет пяти сцепились в драке, и я невольно подалась вперёд, высунулась из окна своей спальни, чтобы крикнуть, остановить, но меня опередили. Высокая темноволосая женщина с хмурым лицом, придерживая одной рукой округлившийся живот, второй отвесила подзатыльники обоим, а я вдруг застыла, озарённая, потрясённая, ошеломлённая простотой и очевидностью решения.

То тело, которое мне так нужно, я не могу отнять, не имею права. Я не убийца, что бы там не говорили. Но я могу сама его создать.

Я могу его родить.

***

Вечерами Джон сидит допоздна в своей новой лавке, а я обычно ложусь спать, не дожидаясь его. Но сегодня я брожу по дому туда-сюда, не в силах ничем заняться, ничем отвлечься. У меня не было мужчины, кроме Энтони, и, как ни абсурдно это звучит, я до сих пор чувствовала себя принадлежащей ему.

У меня не было даже мыслей о других мужчинах.

И я боюсь, что не смогу быть достаточно… убедительной для Джона Ласки. Слишком благородного, слишком скромного, слишком хорошего, слишком простого Джона Ласки. Но я должна постараться и потерпеть. Год, максимум.

Новый ребенок, новый маленький рыжий мальчик станет моим Джейми. Это не будет убийством, нет, нет, не хочу больше никаких убийств. Это будет восстановлением справедливости, возвращением к истокам — и только. От Джона даже сбегать не понадобится — он меня и так отпустит. А можно… можно и не сбегать — предательская новая мысль.

Можно остаться. Но это я решу потом.

Щёлкает замок, раздаются шаги Джона на первом этаже — такие осторожные, бережные шаги. О чем он думает? Чего хочет, на что надеется — и надеется ли на что-то? Вероятно, сам уже жалеет, что приютил безумную рыжую девицу, рухнувшую перед ним в лужу на тёмной улице. Конечно, он должен считать меня ненормальной. Молчу, хожу по дому, как привидение.

Анна бы обиделась за такое сравнение.

Самым правильным было уйти, уйти прямо сейчас.

Но мне нужен мой Джейми! Джон не маг, возможно, этот новый ребёнок родится вообще без магического дара, такое иногда бывает, хотя и редко. Это было бы лучшим вариантом.

Лестница тихонько поскрипывает под тяжелыми шагами, спальня Джона располагается недалеко от моей, тоже на втором этаже. Я торопливо снимаю одежду, натягиваю сорочку для сна — хватит с меня глупых мыслей! Но…

Смотрю на себя в большое, в человеческий рост зеркало — красные пятна на щеках, сиреневые глаза светятся нездоровым блеском, волосы уложены в небрежный лохматый узел на затылке, сорочка совсем не подходит для соблазнений: она скорее тёплая и уютная, нежели красивая. Джон покупал.

Я выскакиваю из комнаты, босая, в одной этой дурацкой сорочке, и, чтобы не успеть испугаться и передумать, врываюсь в спальню Джона так, словно за мной гонится стая демонов.

Дверь, разумеется, не заперта.

Стоящий у кровати мужчина не успел раздеться, он оборачивается ко мне так резко, как только ему позволяет его мощная фигура.

— Что случилось, Корни?

Имя — единственное, что я рассказала ему о себе.

Теперь стою, замерев, чувствуя себя более чем неловко и глупо. И молчу, как всегда.

— Сон страшный приснился?

Ещё слишком рано для сна, но я, наверное, выгляжу так, словно только что вскочила с постели посреди глухой ночи.

— Вся моя жизнь последние четыре года — один страшный сон, — произношу вслух — и сама пугаюсь звука собственного голоса.

В спальню к Джону я не заходила ни разу. Могла, двери никогда не запирались, а я целыми днями была предоставлена самой себе — но было неинтересно. Взгляд выхватывает бутылку с дешёвым вином, стоящую на тумбе у кровати.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍