Никто не должен был узнать, что молодого хозяина балагана видели возле очередного сгоревшего святилища. А кто станет присматриваться к крестьянину в лохмотьях, который спокойно бредёт себе вдоль дороги с котомкой за плечами и кланяется всем хорошо одетым людям, проходящим мимо?

Переодевшись и низко надвинув на лицо соломенную шляпу, Рюити прицепил к поясу клетку с бабочками-огнёвками, которых брал с собой на каждое дело – именно так он называл поиски Глаза. Самому управиться с огнём Рюити было бы не по силам: стихия металла, к которой он обращался при колдовстве, была слабее огня, и потому отказывалась подчиняться. Поэтому ему и приходилось в некоторых случаях использовать заклинания, придуманные госпожой Тё. Магия крови давала ей возможность равным образом обращаться ко всем стихиям, но ни одну из них патронесса не слышала так же ярко, как Рюити слышал зов металла…

Наконец, когда со сборами было покончено, Рюити склонился над зеркалом, усыпанным прахом, и прошептал:

– Укажи мне путь.

От его дыхания прах, усыпавший стекло, не разлетелся, а наоборот будто бы провалился вовнутрь. По зеркалу прошла рябь, словно по шёлковой ткани, и затем в глубине его что-то замерцало. Это не было отражением глаз Рюити – нет, то было нечто иное, более глубокое и древнее, смутную тень которого можно увидеть на дне старого пруда или в глубине остекленевших глаз мертвеца.

Госпожа Тё несколько лет назад показала ему эту дорогу, которую называла Тропой Осколков. «Знаешь, почему люди избавляются от зеркал, принадлежавших когда-то умершим?» – говорила она. – «Они верили, а многие и продолжают верить до сих пор, что тень усопшего может поджидать тебя в отражении такого зеркала – и утянуть за собой. Зеркала, как и вода, обладают памятью, Рюити, только не такой долговечной. Стоит тебе оказаться по ту сторону зеркала, как на нём тут же начнёт змеиться первая трещина. И чем дольше пробудешь ты внутри, чем дольше проплутаешь ты в поисках верной дороги, что выведет тебе обратно, тем больше будет становиться этих трещин – до тех пор пока зеркало не разобьётся само по себе. Если до того времени ты сумел выбраться, считай – повезло. А если нет – станешь одной из тех теней, что мелькают на самом краю видимости. Стоит только скосить глаза, и ты увидишь их – души тех несчастных, кого пожрала Тропа Осколков. И по сей день они скитаются в поисках пути обратно – и не находят его…»

Казалось бы, не прошло и одного вдоха, как Рюити склонился над зеркальцем, – и вот он уже стоял по другую его сторону. Первая трещина с оглушительным грохотом прорезала мутную гладь стекла, за которой ещё виднелся полоток его шатра, и Рюити вздрогнул. Нужно спешить.

Прах мотылька, которым он усыпал зеркало, тоже оказался по эту сторону. Только теперь от серой пыли в нём мало что осталось: песчинки праха отливали синевой, словно искры от колдовского огня, и танцевали в окружавшей Рюити тьме.

Колдун неспроста собрал прах мотылька: эти искры должны были указать дорогу к другому зеркалу, которое было у Нобору. Если помощник всё сделает правильно – а он уже не раз на деле доказывал свою сообразительность, – то Рюити удастся выбраться с Тропы Осколков живым.

Искорки праха и впрямь выстраивались перед Рюити в некоторое подобие путеводной нити, которая вела его всё дальше во мрак. Он следовал за ней, сосредоточившись на синеватых отблесках магии, которая умирала на его глазах с каждой затухающей во тьме искрой. Рюити вдруг с горечью подумал о том, что так, должно быть, потихоньку умирал и он сам, подтачиваемый собственным колдовством – безжалостной силой, которая только брала и почти ничего не отдавала взамен…

Вскоре откуда-то сбоку послышался недовольный бубнёж, но Рюити даже бровью не повёл, чтобы не отвлекаться и не упустить из виду тропу. Вскоре отдалённый гул чужих голосов начал доноситься отовсюду – то были люди, находившиеся по ту сторону всех зеркал, что встречались Рюити на пути. Госпожа Тё учила его не вглядываться и не вслушиваться в то, что показывали эти зеркала – это лишь отняло бы драгоценное время, которого на Тропе Осколков и так было отмерено немного, и наверняка сбило бы с пути.

И Рюити продолжал идти. Синие искры рассыпались перед ним и таяли, словно россыпь чешуи Сэйрю, которую они с патронессой нашли далеко в горах много лет назад…

Наконец он услышал то, чего так ждал. Сначала зовущий его голос больше напоминал тихий шёпот, который слышишь на краю сознания, когда мучаешься от горячки. Шёпот этот вплетался в доносившееся со всех сторон бормотанье, и потому Рюити не сразу удалось разобрать в нём то имя, которым его называли, но которое ему не принадлежало.

Сияние искорок стало совсем уж тусклым, а где-то позади на стекле оставленного им на комоде зеркала с жутким грохотом прошла ещё одна трещина.

– …дин Араки!

Рюити прибавил шаг. Впереди неясно замерцало какое-то светлое пятно – это могло быть очередное зеркало, которое ему следовало обойти стороной. Но также это мог быть и единственный выход с Тропы Осколков, по ту сторону которого его ждали Нобору и опустевшее святилище, где он, может, хотя бы на этот раз сумеет отыскать то, что помогло бы ему всё исправить…

– Господин Араки!

На сей раз Рюити узнал голос своего помощника – Нобору в точности исполнял то, что ему велели, и звал своего господина не переставая.

Светлое пятно становилось всё ближе, и теперь сомнений в том, что голос Нобору исходил именно оттуда, у Рюити не оставалось. Искр на его пути больше не было – прах мотылька, оживлённого кровью Нобору, окончательно рассеялся во тьме Тропы Осколков. Но свою задачу он выполнил и довёл Рюити почти до самого конца пути.

Только подобравшись к зеркалу почти вплотную, Рюити едва не вскрикнул. Позади него снова затрещало стекло, да так громко, что на какой-то миг Рюити перестал слышать всё, что происходило вокруг. Он видел огромное и несуразное лицо Нобору, который уставился в зеркало и звал его: губы помощника шевелились, но до Рюити не долетало ни звука, словно он вдруг оказался глубоко под водой.

Он не услышал, но почувствовал, как по зеркалу, оставленному позади, начала змеиться четвёртая и последняя трещина. Рюити выхватил кинжал, притороченный к поясу, и полоснул себя по ладони. Крови оказалось неожиданно много, и, когда он приложил взрезанную ладонь к зеркалу,