Его детское лицо уже стало немного удлиняться, голубые глазаутратили былую округлость, а веки слегка опустились и обрели более естественныйвид. Он резко выхватил телефонный аппарат у нее из рук.

– Больше никому не звони, – грозно заявил он.

– Я хочу справиться о здоровье Майкла.

– Его здоровье или нездоровье не имеет для нас никакогозначения. Куда мы держим свой путь? Что собираемся делать?

Роуан была такой уставшей, что с трудом держала глазаоткрытыми. Он легко поднял ее на руки и понес в ванную, чтобы, как онвыразился, смыть с нее все запахи – болезни, родов и Майкла Особенно егораздражал запах этого ирландца, его «невольного» отца.

Однажды, когда они сидели напротив друг друга в ванне, ееобуял откровенный ужас. Казалось, будто он в буквальном смысле являл собойобретшее плоть слово, которое взирало на нее своим круглым, белым, с розовымдетским румянцем ликом. На груди у него не было и намека на волосатость,лучезарный взор был исполнен удивления и восхищения, а губы были изогнутывоистину в ангельской улыбке. Глядя на него, она была готова вновь закричать отужаса.

Когда принесли еду, он снова захотел ее молока и принялсясосать грудь, так что она чуть было не закричала от боли.

Пришлось ей на него шикнуть, упирая на то, что их могутуслышать служащие отеля, которые в это время находились в другой комнате.Подождав, пока за дверью утихнет звон серебряной посуды, он вновь жадноприсосался, на этот раз к другой груди. Из ее сосков лучами изливалось по телупленительное вожделение, которое было настолько восхитительно, насколькоболезненно, так что провести между тем и другим грань было невозможно. Междутем Роуан попросила его быть нежнее.

Встав над ней на четвереньки, он явился ей во всей красе,демонстрируя знак своего мужского достоинства, который к этому времени слегкауплотнился и приподнялся. Потом он прижался к ее губам поцелуем и глубоко вошелв нее. Ее лоно, еще не вполне оправившееся после родов, являло собой незажившуюрану. Тем не менее, сцепив руки у него на шее, она всецело отдаласьсатанинскому наслаждению, несмотря на то что оно могло стоить ей жизни.

Облаченные в махровые халаты, они еще долго пребывали вовласти страсти. Когда же их жажда истощилась, он перевернулся на спину изаговорил о бесконечной темноте, о чувстве потерянности, о теплом свете,которым осталась у него в памяти Мэри-Бет; о яростном пламениМари-Клодетт; о сиянии Анжелики; об ослепительном жаре Стеллы. Это былиего ведьмы, его восхитительные ведьмы! Он говорил о том, как витал над теломСюзанны, как ощущал ее дрожь и все остальное, что испытывала в это время она.Теперь же у него были собственные чувства, гораздо сильнее, сладостней и богачепрежних Он говорил, что его плоть стоила того, чтобы за нее заплатить ценойжизни.

– Ты полагаешь, что умрешь так же, как любой изнас? – полюбопытствовала она.

– Да, – ответил он.

На какой-то миг он погрузился в молчание, потом вдруг запелили, вернее, замурлыкал, хотя правильней будет сказать: это было нечто среднеемежду тем и этим. Казалось, он пытался воспроизвести какую-то мелодию, котораяпоказалась Роуан знакомой. Из всех стоящих на столе блюд он ел только мягкое ижидкое.

– Детская пища, – смеясь, произнес он, уплетаякартофельное пюре с маслом и запивая его минеральной водой. Не вызвало у негоникакого желания только мясо.

Роуан обследовала его зубы. По количеству их было столькоже, сколько у взрослого человека, но от такового они отличались безукоризненнымсовершенством и не подавали никаких признаков изношенности или разрушения. Языку него был мягким, однако она не могла провести более тщательный осмотр, потомучто ему внезапно потребовался воздух. Во всяком случае, он заявил, что ей недано знать, сколько ему требуется воздуха, и бросился открывать окна.

– Расскажи мне о других, – попросила Роуан.

Магнитофон был включен. Он купил чуть ли не все имеющиеся впродаже кассеты в магазине аэропорта и теперь, можно сказать, был во всеоружии.Ему было известно все, что происходило в жизни Мэйфейров, равно как и то, чтооставалось за гранью их восприятия. Это давало ему неоспоримое преимущество,ибо таким знанием обладали лишь избранные.

– Расскажи о Сюзанне из Доннелейта.

– Доннелейт, – произнес он и тотчас заплакал.

Потом сказал, что не может припомнить ничего из того, чтопроисходило в те давние времена, за исключением ощущения боли и еще чего-тонеопределенного, из которого его память хранила лишь образ безликой толпы,наводнившей прихожую, когда Сюзанна выкрикнула его имя, словно швырнула его вбеспробудный мрак ночи: Лэшер! Лэшер! Возможно, это звукосочетание никогда небыло словом, но оно нашло в нем отклик, точно пробудило в глубине его душинечто давно забытое, но принадлежавшее ему. Ради нее он «призвал все свои силы»и, приблизившись, наслал на какую-то женщину ветра, которые обрушились на неесо всех сторон.

– Мне хотелось, чтобы она пошла к развалинам собораХотелось, чтобы она поглядела на витражи. Но я не мог ей об этом сказать. Да ивитражей уже никаких не было.

– Объясни мне поподробнее. И, пожалуйста, помедленнее.

Однако изложить все по порядку и понятным языком оказалосьему не под силу.

– Сюзанна велела наслать болезнь на одну женщину. И яэто сделал. Она заболела. Я обнаружил, что могу швырять вещи в воздух и стучатьпо крышам. Для меня это было все равно что увидеть свет в конце длинноготуннеля. А теперь я так остро все ощущаю. И с таким удовольствием внимаю всемзвукам! Скажи мне что-нибудь в рифму. Прочти какой-нибудь стих. Мне такнеймется вновь увидеть что-нибудь красное. А сколько красных тонов некогдаукрашало ту комнату.

Лэшер начал ползать по ковру, изучая его цвета, потом сталобследовать стены. У него были длинные, крепкие белые ноги и необычайно длинныепредплечья, хотя, когда он был одет, это не бросалось в глаза.

Около трех часов утра ей посчастливилось оказаться в ваннойодной, и тогда она поняла, что уединение становится для нее вожделенной мечтой,которая, очевидно, будет еще долго преследовать ее в будущем. Когда они жили вПариже, Роуан только и делала, что искала возможность уединиться в ванной,чтобы Лэшер не стоял за дверью и не прислушивался к каждому звуку, периодическиокликая ее, чтобы убедиться, что она никуда не сбежала, независимо от того,было ли в ванной окно, через которое это можно было сделать, или нет.

На следующий день он решил раздобыть себе паспорт, сказав,что найдет мужчину, который будет внешне похож на него.

– А если у него не будет паспорта? – спросилаРоуан.