Он покачал головой, из чего явствовало, что он этого незнает. Потом Роуан спросила его о строении двойной спирали. Он не задумываясьдал описание двух идентичных участков хромосом, содержащих ДНК в двойнойспирали, которые, как он сказал, являли собой их гены. Она поняла, что онвоспользовался тем самым определением, которое в детстве сама заучивала пошкольному учебнику, готовясь к экзаменам. Причем произнес его с некоторымпонижением голоса, будто именно в такой интонации они были восприняты через нееего разумом, если таковой вообще можно назвать этим словом.

– Кто сотворил мир? – продолжала расспрашивать егоРоуан.

– Понятия не имею! А ты? Ты знаешь, кто его сотворил?

– Есть ли Бог?

– Скорее всего, нет. Спроси других. Это слишком большаятайна Когда тайна чересчур велика, чаще всего оказывается, что ее вообще несуществует. Поэтому и Бога нет. Наверняка нет.

Приходя в ту или иную клинику, которую они избирали длясвоих опытов, Роуан с Лэшером облачались в белые халаты. Не последнюю рольиграло и то, что она умела держать себя авторитетно, как подобает работающему вданном заведении штатному врачу. Поэтому, когда она набирала пробирки с кровьюЛэшера, что, кстати говоря, всегда было ему не по нутру, никому из обслуживающегоперсонала не могло даже прийти в голову, что она не является работникомбольницы, выполняющим какое-то специальное задание. Однажды ей удалосьпросидеть несколько часов в одной из лабораторий, разглядывая под микроскопомобразцы крови и записывая в журнал результаты своих исследований. Беда былатолько в том, что ей не хватало необходимых реактивов и соответствующегооборудования.

Предпринятые ею попытки исследования носили слишком грубый,слишком упрощенный характер. Это приводило ее в отчаяние. Если бы ей удалосьпопасть в Институт Кеплингера! Если бы можно было вернуться в Сан-Франциско икаким-нибудь образом получить доступ в генетическую лабораторию! Но это былослишком дерзкое намерение, об осуществлении которого она даже боялась думать.

Однажды ночью Роуан безотчетно встала с постели инаправилась в вестибюль, чтобы купить пачку сигарет. Лэшер настиг ее налестнице.

– Не бей меня, – бросила она, ощутив, как внутриее нарастает гнев. Он обуял ее с такой неодолимой силой, что она едва неутратила над собой власть. Никогда в жизни она не испытывала такой лютойярости. Будь на месте Лэшера кто-нибудь другой, он мог бы стать покойником, какэто неоднократно случалось прежде.

– Ты не хочешь работать со мной, мама?

Не в силах справиться с расшатанными нервами, Роуан отвесилаему оплеуху. От неожиданности и боли он расплакался. Качаясь в кресле, он такдолго рыдал, что ей ничего не оставалось, как начать успокаивать его. Для этогоона стала напевать ему песни.

В городишке Хамлен много лет назад

Ни один человек не был рад.

И все потому, что в городке завелись

Огромные полчища злобных крыс.

Они хлебали суп и прогрызали дыры,

А в шляпах у людей устроили квартиры!

Роуан долго сидела рядом с ним, лежащим с открытыми глазамина полу. Каким прекрасным произведением природы он ей казался: черная, слегкаволнистая шевелюра, довольно густая растительность на лице и нежные, как уребенка, руки. Правда, по размеру они уже переросли ее собственные, а их большиепальцы, с виду довольно развитые, казались более длинными, чем у обычных людей.Вдруг Роуан ощутила головокружение, которое в очередной раз привело ее внедоумение. Очевидно, ей нужно было поесть.

Лэшер заказал еду в номер и стал наблюдать за тем, как Роуанее поглощает. Сказав, что теперь она должна регулярно питаться, он встал передней на колени и, расстегнув на ней шелковую кофточку, надавил ей на грудь так,что молоко струей ударило прямо ему в рот.

В некоторых медицинских учреждениях Роуан удавалосьпроникнуть в рентгеновские кабинеты и даже дважды сканировать его мозг. Однаждыона набралась храбрости попросить всех остальных покинуть лабораторию. Однаконе со всякой аппаратурой Роуан была в состоянии справиться. Под конец она такраздухарилась, что стала отдавать распоряжения медицинским работникам, и те,повинуясь приказам, оказывали ей необходимую помощь. Не мудрствуя лукаво, онавсегда представлялась им: «Доктор Роуан Мэйфейр, нейрохирург». И все принималиее за приглашенного специалиста, исполняющего работу чрезвычайной важности.

Она пользовалась всем, что ей было нужно, – схемами,карандашами, телефонами. И действовала так целеустремленно, что никто не могничего заподозрить. Ей удалось получить рентгеновские снимки черепной коробки икистей рук Лэшера, произвести обмеры его головы и нащупать на темени мягкийучасток – родничок, который оказался по размеру больше, чем у обыкновенногоребенка Господи, да ведь она при желании могла кулаком проткнуть в этом местетонкую кожу головы!

Довольно скоро Лэшер обнаружил большие успехи в овладенииписьмом. В особенности хорошо ему удавалось это делать, когда он пользовалсяручками с тонким пером, которые легко скользили по бумаге. Лэшер сталсоставлять генеалогическое древо Мэйфейров, которое вело начало от Жанны Луизыи Пьера, о которых Роуан никогда не слышала, и включало в себя многихнезнакомых ей членов клана Во время этого занятия Лэшер беспрестанно спрашивалее о том, какие сведения о семье она почерпнула из подготовленных Таламаскойдокументов. Если в восемь часов утра он писал медленно и его почерк былокруглым и детским, то уже к вечеру того же дня буквы удлинились и обрелинепрерывность, а скорость письма стала такова, что Роуан не успевала следить затем, как появлялись на бумаге слова. Кроме того, Лэшер все время что-томурлыкал себе под нос, что со стороны походило на жужжание насекомого.

Он просил ее петь снова и снова, и, повинуясь ему, Роуанисполнила множество песен. Наконец ее так: сильно одолела дремота, что она струдом могла ей противостоять.

Но вот явился один молодец

И мэру сказал: «Крысам конец!

Избавлю я город от страшной беды,

Но вы не жалейте на это казны».

От радости мэр даже начал плясать.

«Согласны на все!» – только мог он сказать.

Но чем больше она пела, тем большая растерянность овладевалаЛэшером. Как выяснилось, он не мог припомнить ни одной строчки из тех песен,которые слышал от нее всего день назад, и настоятельно требовал повторить ихеще раз.

Один чудак обратился ко мне:

«Сколько земляники на морском дне?»

Ответил я быстро и без затей:

«А столько, сколько в лесу карасей!»