Бекки опустила лицо в тарелку, уши у неё запылали, как будто их посыпали сухой горчицей.

– Или как, – сказала она тарелке с супом.

…Это решение она приняла сама, хотя и плакала потом, оставшись одна в комнате в общежитии. На тайном совете, в котором приняли участие Гриффин, Кристоф и Стив, Гриффин лаконично обрисовал ситуацию: «Или академия, или королевское имя. Выбор за тобой, девочка».

Трое мужчин смотрели на неё и ждали. Бекки молчала. Если бы всё было так просто… Плевать ей на имя. Конечно, АКАДЕМИЯ! Тут и думать нечего! Но как Гриффин не понимает?! У неё никогда не было мамы…

Как раз в то время решался вопрос о её приёме в академию, и момент был критический. Если кто-то узнает, что Бекки – не Бекки, а Глория, неизвестно, как отнесутся в этому члены совета. К тому же…

– Ну, сама подумай! – саркастически улыбнулся Стив. – Королевскому дому нужна наследница. От тебя потребуется не знание математики, а правила этикета.

Бекки представила, как чопорные бонны учат её манерам: «Рука полусогнута, спина прямая, голова наискосок…» И это вместо Лондонского чемпионата, водоворота событий в школе, споров у доски!..

А ещё она пыталась вспомнить лицо той красивой женщины с короной в высокой причёске. Про себя повторяла: «Мама… это моя мама…», но слова оставались словами, не имеющими к ней никакого отношения.

А может, они все ошиблись? Настоящая мама не стала бы дожидаться доказательств…

Ей разрешили подумать до завтра.

А «завтра» Бард пригласил её в «Кривой угол», и завсегдатаи устроили ей овацию! Хозяин вышел из-за стойки и проводил её к почётному столу – самому кривому во всём баре. А Бард с Доном исполнили в её честь куплеты собственного сочинения.

Бард по-прежнему упорно называл её «братишкой», аргументируя это тем, что у него троюродных сестрёнок – ну, кузин этих! – пруд пруди, а вот братишки ни одного!

– Между про-очим, у меня для тебя но-овость, – сказал он, по обыкновению растягивая гласные.

В баре, как всегда, стоял гвалт, так что можно было говорить во весь голос, не опасаясь, что кто-то услышит. Бард приподнял кружку с пивом, помолчал.

– А ты что не пьёшь, братиш?.. – начал он, споткнулся, махнул рукой. – Ах да!.. Эх, брати-ишка-братишка!

– Какая новость-то? – не выдержала Бекки. – Плохая или хорошая?

– Это с какой стороны поглядеть…

Бард грустно улыбнулся:

– Одним словом, мы с тобой, братишка, вроде как… родственники. Дальние. Помнишь портрет моей двоюродной прапрабабушки?

– Из-за которой погиб Румбус?

– Ммм… Можно считать, что так. Но это не важно.

– А что важно? – спросила Бекки, залившись румянцем. Она догадалась, о чём пойдёт речь.

– Никто ж не знал, что знаменитый Кристоф Гриффин – твой отец, – начал издалека Бард. – А раз так, получается, что ты – ну, дочь нашей королевы. Это если верить легенде.

Бекки испуганно помотала головой:

– Мало ли что люди болтают!..

– Мой папаша тоже сначала так думал. Но после кон-фи-ден-циальной беседы с этим… с Томасом Логманом он убедился, что это не легенда. Так и было на самом деле.

– Но доказательств-то нет! – крикнула Бекки шёпотом, нащупав на груди медальон. – И имя…

– Это королевскому дому нужны доказательства. А я просто отыскал на родовом генеалогическом древе (да-да, у нас и такое древо есть, в папашином кабинете – огромное, во всю стену!) свою двоюродную прапрабабку и всех её потомков. Наша королева не совсем уж такая близкая ей родственница, какая-то трою- или четвероюродная то ли правнучка, то ли племянница. Ну а мы с тобой тоже… вроде кузенов.

Бекки тупо смотрела в окно. Ну, вот и всё. И решать ничего не нужно. Отец Барда входит во все эти спонсорские советы. Одного его слова достаточно, чтобы закрыть ей дорогу в академию.

Бард заглянул ей в глаза.

– Ну, чего ты так перепугалась, сестрёнка? – ласково спросил он. – Твои родители – это твоё личное дело. Всё останется по-прежнему. Кстати, папаша редко удостаивает советы своим вниманием. К тому же он – человек либеральных взглядов. Так что…

Бард тряхнул головой, положил на колено гитару и провёл рукой по струнам. Тихо-тихо, только для неё, прошелестели знакомые слова:

Прекрасна…

принцесса…

Глория…

А колёсики невидимых часов крутились всё быстрее.

За первой неделей последовала вторая, за второй третья… Не успели оглянуться – апрель за окном!

В апреле провожали Кристофа. На вокзал пришло много народу – бывшие одноклассники, друзья, преподаватели и много молодёжи. Когда объявили посадку, Стив ещё раз перечислил все плюсы жизни в Ньютоне, но Кристоф только смущённо улыбнулся и покачал головой.

Бекки знала всё, что мог бы сказать и не раз повторял в своё оправдание отец: «Математика его давно не интересует…», «В его возрасте от учёного нельзя ждать озарений…», «О формуле он забыл как о кошмарном сне и не хочет ворошить прошлое…».

Стив досадливо хмыкал и переступал с ноги на ногу. В особняке на Университетской его ждали разбросанные по полу черновики и папка с очередным доказательством.

Стиву было двадцать три года, и он был «на взлёте».

Кондуктор проверил билет и обернулся к Бекки.

– Сынишка? – спросил он без интереса. – Похожи…

Кондуктор был нездешний и не узнал победителя недавнего турнира.

Кристоф притянул Бекки к себе.

– Ну что, будем прощаться? Не надолго – до лета. Посмотришь Норвегию, с мальчишками познакомишься, с женой. Пацаны у меня боевые. Маловаты, правда, ну да ничего…

Об этом тоже было сто раз говорено. Бекки знала, что в Норвегии Кристофа ждут жена и двое сыновей, пяти и семи лет. Её сводные братья.

…Раздался пронзительный гудок. Провожающие засуетились, закричали что-то невнятное и бессмысленное. В окне вагона помахал рукой знакомый тёмный силуэт. Кристоф что-то говорил, но звуки разбивались о стекло.

«Не надолго… До лета…» – не услышала, а догадалась Бекки и растерянно кивнула.

* * *