— Возможно я смогу задержать его на несколько мгновений, — ответил Хаджар. — но не больше.

— Несколько мгновений… звезды рождаются и умирают за это время, Безумный Генерал. Что вселенной, рожденной богами за семь мгновений, до падения всего одного Имперского трона. Выдержи четыре его удара и недавнему отцу не придется предавать свою возлюбленную жену и убивать маленького сына.

Хаджар смотрел на Моргана.

Великие Герои переводили взгляды с Императора на Хаджара и обратно.

Затем разом, все они, положили руки на оружие.

Паруса корабля задрожали. Доски затрещали. Зазвенели цепи, удерживающие скрипящие от давления пушки.

Будто что-то невероятно могущественное и столь же яростное опустилось на палубу корабля.

Но это ощущение исходило вовсе не от Великих Героев, а от одного молодого воина, сидящего с краю стола.

Ветер звал Хаджара. Просил стать его мечом. Его рукой. Чтобы поразить того, кто сплел свою паутину не только вокруг Хаджара, но и вокруг его сестры.

Тот Дарнасский офицер.

Отец ребенка Элейн.

С самого начала.

С самого первого дня.

Морган именно это и собирался сделать.

Даровать Лидусу баронство. Но вовсе не ради того, чтобы отплатить Оруну. Нет, тот и так бы пал — под грузом собственной души. Нет, Морган это сделал даже не для Хаджара.

Не напрямую, во всяком случае.

Этот старый, почти забытый ход, нужен был ради одного — дать возможность благородному, достойному Дарнасскому офицеру полюбить принцессу, которую он не мог не полюбить.

И дать принцессе возможность полюбить офицера, которого она не могла полюбить.

Но ведь изначально этот воин отправлялся с миссией в регион, где, возможно, замышляли зло против Империи. И, как преисполненный честью и достоинством солдат, он принес клятву. Глупую клятву.

И теперь, любящий отец маленького ребенка. Муж правительницы Лидуса. Регент-отец. Он самый верный кинжал, в руке Моргана.

Всего из-за пары слов, которые он обронил, когда принимал назначение из рук ставленника Тайной Канцелярии.

Всего пара слов…

— Достаточно, — произнес Морган и давление унялось.

Ветер исчез.

И это тоже было — Слово.

Вот, что делало Регент-Мать и Моргана Бесстрашного могущественнее, чем любой Великий Герой. Они знали силу слов. Истинных слов.

Как и Хаджар.

Как и Алый Мечник.

Величайший воин, со времен Последнего Короля.

— Она так сильно желает моей смерти?

— Регент-Мать винит тебя, Безумный Генерал, в смерти своего сына. Поверь мне. Она желает твоей смерти так яростно и страстно, что будь её воля, она бы отдала мне свой престол лишь за то, чтобы я доставил тебя к ней.

— И почему тогда…

— Клятвы, Хаджар, они сковывают не только офицеров, которых отправляют с заданиями в дальние регионы.

Хаджар вновь посмотрел на Моргана.

Проклятые интриги… как он их ненавидел…

Но неужели…

Нет, этого просто не могло быть.

Но если подумать…

Да, ко всем демонам, кто тогда перед ним сидел?! Как ему, в таком случае, ненавидеть Моргана?!

Проклятье…

Проклятье….

У Хаджара начала болеть голова от разрывающих её идей и предположений.

— Может вы, мой генерал, уже объясните о чем идет речь, — спокойно прогудел Балигор. — не все из нас настолько в курсе ваших интриг, как юный мечник Дархан.

— Конечно, мой верный соратник Балигор, — кивнул Морган, после чего, удивляя как Шувера, так и собственного сына, вытащил из-за пазухи простой пергаментный клочок бумаги с одной единственной, но очень древней руной. Она использовалась еще в те времена, когда по земле ходил Кровавый Генерал. — Регент-мать взывает к древнему обычаю. Сильнейший воин нашей армии, против сильнейшего воина их армии. Чтобы закончить эту почти тысячелетнюю вражду и спасти обе нации от войн, которые унесут миллиарды жизней и лишь создадут плодородную почву для будущей ненависти и новых конфликтов.

— Иными словами…

— Иными словами, нас заманивают в ловушку, — перебил Морган. — Регент-Мать, разумеется, выставит Алого Мечника. Но это будет лишь прикрытие. И во время битвы, скорее всего, она пойдет на любое бесчестие и, даже, рискнет своей жизнью, после принесения нужных для поединка клятв, чтобы уничтожить как можно больше наших солдат, а остальное доверит эффекту падающего карточного домика, когда оставшиеся перебьют друг друга, а остатки растащат стервятники из Чавери, Газаргас и остальных.

— Не может быть… — выдохнул Урнул. — Регент хочет разрушить обе империи?!

— Это вполне резонно, — задумчиво протянул Кассий. — с её стороны, разумеется. Ведь Ласкан уже, считай, находится в агонии. Императорский род прерван и пока не окончена война, они не смогут провести нужный ритуал для выявления нового. А война ими, после событий в Дельфи и последних трех лет выиграна быть не может…

— Так что получается, — подхватил Декой Шувер. — что под видом красивой сдачи своих позиций, она хочет уничтожить всех нас одним ударом.

— И именно поэтому вы, мой генерал, — поклонился тот, который с хлыстом. — ставите под удар, в качестве приманки, слабейшего из нас, которого выставили убийцей её сына.

— Примерно так, — кивнул Морган. — но в одном ты ошибся, Змеиный Глаз. Этот древний обычай требует определенных клятв со стороны каждого из командующих армиями. И я не смогу выставить никого, кроме сильнейшего воина всей Империи.

— Но как тогда…

— Змеиный Глаз, посмотри внимательно на человека, который сидит на стуле того, кто мог бы в одиночку уничтожить как Дарнас, так и Ласкан, возжелай он того.

— Что вы имеете ввиду, мой генерал, что…

— Что Тирисфаль, он же — Великий Мечник Орун, скрывал от всех нас… вас, свою силу. И он был единственным, кто за последние сотни эпох, родился в этих местах и мог бы взойти на уровень Бессмертного, но так и нашел пути ведущего к нему.

Морган… как паук знает, что происходит в самых отдаленных участках его паутины, так и от Моргана не мог, просто физически не мог скрыться факт истинной силы Тирисфаля.

— Разве мог столь великий воин выбрать себе в ученики хоть кого-то, кто не только бы достиг его уровня, но и превзошел его, — продолжил Морган. — Хаджар Дархан, ученик Тирисфаля, генерал Лунного Ручья, бывший принц баронства Лидус. Он пошел по стопам своего учителя. И, пожалуй, пока еще не достиг его уровня силы, но уже оставил позади всех вас. Среди сидящих за этим столом, кроме меня — он сильнейший.