Эти слова прозвенели не хуже пушечного сигнального выстрела, который служил в военной столице сигналом к общему отбою.

— Император вы…

— Лишь он один, из всех вас, познал скрытую суть Истинного Слова и смог слить его со своей волей, энергией и мистериями меча. Лишь один Хаджар Дархан способен выстоять против Алого Мечника. И лишь его одного я смогу выставить в бой.

Тот, кто стоял за всем, что происходило в жизни Хаджара… тот, кто вел его, семимильными шагами, сквозь сотни тысяч сражений, покрывая шрамами его тело и душу.

Был ли это Морган?

Скорее всего — нет.

Ведь Морган не был причастен к миру Земли, он даже не знал о драконьем сердце, бьющемся в груди Хаджара. И это внушало едва ли не ужас.

Ужас, что кто-то игрался с интриганом, уровня Моргана, так же, как тот с собственными пешками. Походя. Даже не замечая.

Проклятье…

— Вы можете быть свободны, генерал Дархан, — Морган откинулся на спинку стула. — остальные подробности вам, дабы не нарушить клятв, знать ни к чему.

Хаджар поднялся и посмотрел в глаза Моргану. Если он не ошибся и понял намек правильно, то это был последний раз, когда они разговаривали. И, возможно, последний, когда виделись.

И Хаджар хотел, видят Вечерние Звезды и слышит Высокое Небо, он хотел ненавидеть этого человека. Хотел, но не мог…

Потому что если он не ошибся… если это действительно был намек, то…

Хаджар глубоко поклонился, после чего развернулся и отправился в сторону трапа.

Завтра его ждала битва, от которой он не мог отказаться.

Не мог отказаться ради своей сестры, её мужа и их сына. Но не из-за пустой угрозы, которую произнес Император Дарнасса. А из-за того обещания, что крылось за ней.

Обещания, которое слишком искушало, чтобы не поддаться на его зов.

Хаджар сидел в позе лотоса. Чуть поодаль от общего лагеря, он вглядывался в бесконечные звезды, застывшие в ночной мгле. Холодные и безразличные, но уже не такие безмолвные, как прежде.

Хаджар слышал их свет. Он сплетался с шорохом травы, которая качалась в ожидании капель утренней росы. В пении ночных птиц и цикад. В том, как распускались бутоны цветков, открывающих свою красоту лишь в подлунном сиянии.

И все это звучало ветром, шелестящим в волосах Хаджара. Играющегося с его фенечками.

— Дзиньк-дзиньк, — звенели они.

Имя Ветра. Вечно изменчивое, но такое знакомое. Каждое мгновение оно менялось, обновлялось, умирало, рождалось и вновь изменялось. Начиная произносить его в одной форме, Хаджар заканчивал уже совсем в иной.

И как это происходило — он не мог никому объяснить. Ибо даже одна подсказка, мог разрушить душу и разум того, к то его услышит. И повредить путь развития тому, кто скажет.

Это чем-то походило на клятву…

Лишь призрачный, самый легкий намек мог быть дан ищущему истины, чтобы не навредить им обоим.

Проклятые интриги…

— Отведи меня, — прошептал Хаджар, когда Ветер наполнил его душу. — отведи меня домой…

* * *

Если бы кто-то мог видеть незримое, то заметил бы, как из груди сидящего в позе лотоса воина вырвалась птица Кецаль. Она ветром взмыла к облакам и унеслась куда-то на север. К далеким землям.

Но, увы, никто в военной столице не мог видеть незримого. И потому им остался неведом полет величественной птицы.

Она за мгновения пересекала огромные горы, за доли секунды преодолевала реки и поля, моря и леса, холмы и луга, города и села, деревни и озера. Каждый взмах её крыльев был дыханием ветра, а каждый вздох ветра ложился тысячами и сотнями километров.

И так пока она не приземлилась в саду. Далеко не таком красивом, как сад Запретного Города и даже и близко не стоявшим с тем, которым мог похвастаться Ласкер.

Но куда более родным для птицы Кецаль, превратившейся в незримый силуэт человека с длинными волосами.

Он посмотрел на четыре могильных надгробия. Два уже совсем старых и два чуть поновее.

Отец и мать. Брат и его жена.

А там, чуть в отдалении, пятое надгробие.

Его дядя.

Сад дворца Лидуса почти никак не изменился.

Как, собственно, и озеро, которое находилось в его центре. Озеро, с которым было связано столько воспоминаний и… лишь одно единственное обещание.

Человек, ступая по глади води, подошел к маленькому островку с невысоким деревом, растущим на нем. Там, в ночи, под кронами дерева, стояла в ожидании рассвета прекрасная девушка.

Её золотые волосы плыли по воздуху, а изумрудные глаза блестели в ночи.

Элейн.

Последний осколок прошлого. Последняя ниточка, которая спускалась в ту бездну, куда он все глубже и глубже погружался.

Он обещал, что вернется.

Что придет сюда.

Не клялся, но обещал.

А для Хаджара Дархана обещание стоило куда больше клятв.

Он хотел обнять её. Прижать к себе.

Сказать:

— «Я дома».

Но Элейн почувствовала лишь дуновение ветра и не более того.

Он стоял рядом и смотрел ей в глаза. Немного уставшие.

Наверное, заботы о сыне даже для истинного адепта были не такой уж тривиальной задачей.

— «Я вернусь», — сказал Хаджар. — «Однажды я вернусь… пожалуйста, дождись меня… чтобы я знал, куда мне возвращаться. Чтобы не потерялся».

После этого птица Кецаль взмыла в ночное небо.

Элейн же, слегка вздрогнув, увидел как замерцали звезды в отражении темных вод озерной глади. Будто второе ночное небо. И, пусть на мгновение, ей показалось, что она увидела среди маленьких волн парящую среди звезд птицу.

— Я буду ждать, — прошептала она. — даже если это все, чем я могу тебе помочь, я буду ждать.

Если бы только она знала, что это была самая большая помощь, на которую только мог надеяться воин.

Чтобы где-то.

Чтобы кто-то.

Его ждал.

* * *

На рассвете, с восточного горизонта степи начало приближаться нечто. Нечто, состоящие из легионов Ласкана, маршем идущих по высушенной солнцем земле. Нечто, состоящие из огромных кораблей, хищными птицами и небесными монстрами рассекающих килями величественные облака этих простор.

Нечто в виде исполинских големов, некоторые из которых были так велики, что доставали плечами до тех самых кораблей, плывущих среди облаков.

И все это море из людей, конструктов и кораблей, из пушек и ездовых животных, из людей и нелюдей, надвигалось на западную половину степей, но, так и не пересекая условного центра, застыло на месте.