«Англия выдержит» – стало общим присловием. А с Англией, естественно, и Форсайты, хотя кое с чем мириться было очень трудно – Форсайтам, например, с тем, что лондонский крикетный стадион был закрыт до конца войны. Для многих закрытие доступа в этот храм спорта с прекрасным полем, точно ковер султана, от трибуны и до трибуны, явилось тяжелым ударом, причем ниже пояса. А некоторые усматривали в этом род коллаборационизма.

Однако в других местах крикет упрямо не умирал, вернувшись к своим истокам – к деревенским выгонам в графствах, еще богатых зеленой травой, каким бы скудным ни стало все остальное. Когда участники матча между Уонсдоном и Мастонбери заняли свои места на поле, Фрэнсис Уилмот, сидя рядом с родными Джона среди полсотни зрителей, начал свое знакомство с игрой. Он был готов откровенно признаться, что ничего не понимает.

– Так, значит, это средний правый? – осведомился он оптимистично, указывая на точку на поле, соответствующую цифре одиннадцать на часовом циферблате, если считать, что они с Вэлом находились на цифре шесть.

– Нет, это средний левый, – объяснил Вэл Дарти. – Средний правый вон там, видите скирду?

– А-а!

Ну, хотя бы скирду Фрэнсис узнал сразу. Однако он все еще удивлялся, почему крытая дранкой сараюшка у них за спиной пышно именовалась «павильоном». А другая, которая, на его взгляд, не подходила даже для такой низменной цели, была обозначена как «туалет для гостей». Зато поле, расположенное между деревенской церковью и парой «подлинно старинных» амбаров, радовало глаз, как и живые изгороди, алеющие ягодами среди листвы, уже кое-где тронутой осенними красками. Жаль только, что солнце еще не выглянуло, – пасмурное небо эффектно раскинулось до горизонта.

На скамье позади них сидела мать Джона с миссис Вэл Дарти.

– А мы знаем, кого от Мастонбери выставили сегодня? – спросила Ирэн.

– Неизвестно. Да любого, кто сегодня свободен от полетов. Ну, да в такую облачность они могли отобрать самых лучших. Правда, Вэл?

Но Вэл продолжал растолковывать разницу между левым средним и правым, а Фрэнсис, казалось ему, продолжал ничего не понимать.

– Теперь разобрались? – спросил он американца.

– Вроде бы. Значит, когда каждый игрок приближается к отбивающему, это опасное положение и он становится «глупым»? Так?

– Верно! Средний левый становится глупым средним левым, а средний правый – глупым средним правым…

Фрэнсис почувствовал, что уже многое постиг.

– По тому же самому положение между калитками становится глупым положением, а левое положение становится глупым левым положением. Теперь ясно.

Вэл испустил неопределенный звук.

– Не стони, Вэл, – сказала его жена. – Ты сам начал! – Она наклонилась и потрогала Фрэнсиса за плечо. Машинально он подставил ей ухо. – Мне кажется, вам следует выкинуть белый флаг, пока можно. Не исключено, что это ваш последний шанс.

– Ну, если, по-вашему, это не будет слишком грубо…

По другую его сторону Вэл сказал Ирэн:

– Куда запропастилась Энн?

– Думаю, готовит бутерброды.

– Она пропустит начало, если не поторопится. Форсайты – первый и второй отбивающий. Только подумать. Пойду поищу ее.

Когда Вэл удалился, Фрэнсис сказал:

– Ваш муж, миссис Дарти, большой знаток крикета…

– Пожалуйста, называйте меня Холли.

– Холли, но почему он сам не играет?

– Из-за своей глупой ноги. Она сорок лет не дает ему играть, но сделала его знатоком в мгновение ока.

– А-а! Но игра эта у него просто в крови.

– Крикет отнюдь не просто игра, Фрэнсис, – сказала мать Джона.

– Разве?

– Конечно. Крикет – это аллегория, неужели вы не заметили?

– Да нет, миссис Форсайт. Аллегория чего?

– Того, как, по мнению англичанина, должен быть устроен мир. Две команды в безупречно белой форме играют, скрупулезно соблюдая правила, и ведут себя с подобающей благопристойностью. И все завершается к чаю. На этом была создана империя!

Она, конечно, шутит?

– Но что будет, если не удастся составить команду?

– Вот именно? – Он заметил, как иронично поднялась ее бровь при этих словах.

– Ирэн права, Фрэнсис, – сказала Холли почти тем же тоном. – Это аллегория и их образа мышления.

– Какого же?

– Чисто школьного… А, вот и Вэл.

Ее муж сел.

– Энн сейчас придет. Смотрите, вот и благородные отбивающие!

Из «павильона» позади них вышли Джон и Джонни – оба в спортивных костюмах и туфлях такой белизны, что она вызывала недоумение в столь пасмурный день.

– Молодец Джон! Джонни! Летчики рядом с ними – просто сброд. А где их бросающий?

Отец с сыном вышли на поле под одобрительные хлопки.

– «Ура» кричать? – осведомился Фрэнсис.

– Пока достаточно рукоплескать, – ответила Холли. – «Ура» прибережем для первого удара за линию.

Отбивающие встали у своих калиток, и аплодисменты стихли.

– Ну-у… хладнокровный малый, скажу я вам, – заметил Вэл, глядя, как бросающий Мастонбери неторопливо направляется к своему месту от дальней линии, где он стоял, прислонившись к скирде. Крикетная шапочка с козырьком была надвинута на самые глаза, чтобы защищать их от солнца, хотя оно и не думало выглянуть. – Кем он себя воображает?

И словно в ответ молодой летчик сдвинул шапочку на золотисто-рыжий затылок, вышел на поле, потратил секунду-другую, чтобы ввинтить в ладонь твердый, красный, как яблоко, мяч, а потом побежал, наращивая скорость, к калиткам.

Первой его узнала Холли, но от удивления так растерялась, что не успела потрогать мужа за плечо и помешать ему произнести слова, которые, она твердо знала, не могли у него не вырваться.

– Черт побери! – воскликнул Вэл, от изумления наклоняясь вперед в ту секунду, когда рука его жены протянулась к нему. – Это же Кит Монт!

* * *

Энн Форсайт вышла из палатки, служившей буфетом (по мнению дам, занимавшихся там бутербродами, слишком маленькой, если вдруг погода совсем испортится), и направилась к своим родным как раз вовремя, чтобы услышать восклицание своего дяди.

Энн была поражена. Так дядя Вэл, судя по его тону, знает Кита – даже его фамилию, которую она услышала сейчас впервые? Она хотела подойти, сказать что-нибудь – задать нейтральный вопрос, но посмотрела на бабушку, и слова замерли у нее на языке. Почему у нее такое выражение? Будто дядя назвал убийцу.

Она увидела, как ее тетя прикоснулась к руке бабушки утешающим жестом, но та продолжала смотреть прямо перед собой. Смотрела на Кита. Тайна стала еще загадочнее, когда Энн услышала, как ее американский дядя спросил безмятежно: