Глава 7

Охотничья луна

Защитившись от сырости и холода галошами и пальто, Энн Форсайт объявила, что пойдет погулять, пока еще не совсем стемнело. Бабушка подняла голову от рукоделия, когда она заглянула в гостиную предупредить их. Энн почувствовала взгляд Ирэн и посмотрела на отца, а он опустил вечернюю газету и сказал – рассеянно, как показалось ей:

– Только не уходи далеко, родная. Скоро будет совсем темно.

Она пошла через опустелые яблоневые сады, застегнув пальто на все пуговицы. Но руки у нее сразу озябли – она забыла перчатки. Одну руку она сунула в карман, другой стягивала воротник у подбородка. Небо над ней бледно лиловело. Между черными голыми ветками она увидела полную луну, уже взошедшую довольно высоко. Воздух был неподвижен, но холод пощипывал ей щеки. Ночью будут заморозки. Она быстро шагала под деревьями, ее галоши вдавливались в опавшую листву, и вскоре она вышла в поле. Луна плыла за ней.

Кит ждал у конца забора, прислонясь к изогнутому стволу, как всегда. Он, казалось, не поддавался холоду, не замечал его – руки глубоко засунул в боковые карманы куртки, одну ногу поставил на узловатый корень.

– Неужели ты не замерз? – спросила Энн, подбегая к нему и вкладывая свои руки в его.

– Нет, а вот ты совсем замерзла. Не пальцы, а ледышки. – А у самого руки были теплыми, как поджаренный хлеб.

– Холодные руки – горячее сердце, есть такое присловие, – сказал он, и Энн зачарованно смотрела, как он долго дул на ее пальцы, а потом протиснул их к себе в карманы. А потом обнял ее, притянул к себе и подсунул ее голову себе под подбородок.

– Кузиночка Энн!

Совсем новый тон – мягкий, ласковый, почти нежный. Энн словно купалась в нем.

– Странно, что мы родственники, – продолжал он. – Если двоюродный брат моей матери твой дядя, значит, мы троюродные…

– По-моему, родство какое-то дальнее.

Он крепче ее обнял.

– Вовсе не дальнее! А даже поцелуйное!

И он поцеловал ее.

– Не понимаю, почему они друг другу не нравятся! – сказал он потом. – Ну, не понимаю! Особенно теперь.

– Но это так, Кит. И что-то серьезное.

– Ты что-нибудь выяснила?

– Попробовала расспросить Холли, но она только спросила, почему я вдруг заинтересовалась.

– И ты объяснила?

– Нет! Мы должны молчать, пока не узнаем, в чем дело. А вдруг они потребуют, чтобы я с тобой не виделась?

– А потребуют, ты уступишь?

– Нет. Но если мои родные тебя ненавидят, это ужасно. Или твои – меня. Они начнут давить на нас…

– Неважно.

– Да нет же, Кит. Очень важно…

– Слушай, ну, слушай же! Я должен тебе что-то сказать.

Энн затаила дыхание: он обещал ей это в прошлый раз.

– Когда я родился, мой дед положил на мое имя некую сумму…

Энн ждала не совсем такого начала, но только сунула руки поглубже в его карманы и продолжала слушать.

– Он был предусмотрительный старикан и оговорил, что я не получу ни пенса из этих денег, пока мне не исполнится двадцать один год. Ну, так в июле мне стукнуло двадцать один. И теперь все формальности закончены. Они мои.

В 1923 году Сомс Форсайт позаботился вложить исходную сумму – пятьдесят тысяч фунтов – для своего внука так предусмотрительно, что практически полностью уберег ее от налогов, а также и от возможных глупостей правительства уже после его смерти (вроде тех, которые вызвали великий биржевой крах и отказ Англии от золотого стандарта). Это был плод истинного призвания Сомса – обеспечить рост капитала и тем самым оградить будущее от худшего, что в нем заложено. Этот прогноз теперь в один миг принес его достигшему совершеннолетия внуку больше, чем он, Сомс Форсайт, оставил после смерти, всю жизнь терзаясь при мысли о катастрофах, которые следуют из-за неверного использования денег.

Цифра, которую назвал Кит, ошеломила Энн – девушку, которая никогда прежде не слышала, чтобы кто-либо говорил о деньгах столь прямо, да и вообще хоть что-нибудь сверх необходимого.

– Господи!

– Неплохо, а? И мои без всяких условий. Вот почему они ничего сделать не смогут. Им до нас не дотянуться.

– До нас?

– Вот именно. Мы поженимся? Я же тебя люблю, ты знаешь?

– Да, Кит, да! Обязательно.

– Ну, так давай.

– Когда?

– Когда решим. Ну, скажем, в день окончания войны? До него теперь совсем мало остается, так все говорят. Найдем отдел регистрации и поженимся прямо в тот день.

Энн все это показалось невозможно романтичным, а потом и просто невозможным. Женятся ли так? И в подобный день?

Внезапно Кит поднял ее и со смехом закружил. Он всегда был так уверен во всем. Конечно, он сумеет все устроить! Сквозь вертящиеся над головой ветки она видела в темно-синем небе Полярную звезду, а луна как будто отвечала улыбкой на ее улыбку.

– Мне пора домой, – сказала Энн, почувствовав под ногами землю. – Так жалко, что мы не можем просто пойти туда вместе и сказать им.

Но она отгоняла от себя мысли о практических трудностях. Потом! Потом!

– Кстати, – сказал он. – Мою эскадрилью снова перебрасывают. В Грейвсенд. Не спрашивай, почему.

Грейвсенд! Названия было достаточно. Такая даль! Она же его больше не увидит!

– Когда?

– Завтра. Ты будешь скучать без меня?

– Ну, да же, да! Ужасно!

– Вот и хорошо.

– Но, Кит, я не могу! Когда мы увидимся?

– У меня будут увольнительные. И мы можем переписываться. Ты будешь мне писать, кузиночка?

Она кивнула, пробормотала «каждый день!» и закусила губу, чтобы не расплакаться.

– Тогда все в порядке. А теперь иди, пока они не начали искать тебя с собаками. И слушай: что бы ни было, мы встретимся в тот день, когда кончится война. Договорились?

– Договорились…

Он обнял ее и снова поцеловал, потом внезапно оторвался от нее и зашагал через поле к базе, вновь засунув руки в карманы.

Он уходил, и Энн вдруг охватила паника.

– Но где, Кит? Где? – крикнула она ему вслед.

Он небрежно повернулся и продолжал удаляться от нее спиной вперед.

– Где хочешь, – крикнул он в ответ, пожимая плечами. – Нет, знаю! Площадь Пиккадилли, под Эросом!

Широко махнув рукой и улыбнувшись так же широко, он повернулся и побежал к базе.

* * *

Вскоре после того, как его дочь ушла погулять, Джон снял трубку телефона у себя в кабинете. Он почти – нет, больше чем почти! – ждал этого звонка, поскольку день был очень ясный, а теперь в небо поднималась полная луна. Фрэнсис сказал ему, что это – решающий фактор. И когда Джон поднес трубку к уху, именно так и сказал ему американский голос: