нем ходили легенды в мастерских не только Флоренции, но и Барселоны, Валенсии, Майорки. Он был кем-то наподобие чародея, алхимика. Там, где получали письмо или записку от него, вскоре появлялись, непонятно как и откуда, золото, серебро, янтарь, драгоценные камни, жемчуг, кораллы, слоновая кость, ценные породы дерева. Бальдассарре происходил из благородной семьи, изгнанной из Флоренции во времена Данте; более того, божественный пиит отправил их в Ад, заклеймив позорными ростовщиками. Он родился в Авиньоне, где и подружился с юным Франческо Датини. Мессер Бальдассарре был, возможно, единственным человеком в мире, имевшим беспрепятственный доступ в личные покои королей Арагона и Кастилии, Франции и Англии, герцогов Миланского и Беррийского и говорившим с ними на равных, быть может, еще и для того, чтобы передавать им свои донесения устно и тайно, не прибегая к посредничеству придворных канцелярий. Центром империи Бальдассарре была венецианская мастерская, куда стекалось сырье, превращавшееся по его велению в необыкновенные вещицы, инкрустированные слоновой костью, которые оспаривали друг у друга государи и князья всей Европы: реликварии, футляры, шкатулки и зеркала.

Ввечеру мессер Бальдассарре пригласил нас к своему столу в зале для купцов. Повар-сарацин приготовил необычную похлебку из манной крупы с бараниной, которую Абдалла назвал кускусом. Попробовав ее, я немедленно ощутил, что мой рот охвачен огнем, и в отчаянии взмолился о глотке воды. Рассмеявшись, Бальдассарре достал мешочек темных зернышек, которыми в перемолотом виде приправили кушанье, это была мелегетта, или райское зерно, что вкуснее и дешевле перца; его доставляют из Черной Африки, за много дней пути; мелегетта полезна для сердца и кишечника, она способствует долголетию, ее также можно жевать и добавлять в вино. Тут, кстати, на столе появилось и вино. Из того немногого, что мне довелось узнать об обычаях сарацинов, я заключил, что его мне в этом путешествии отведать не удастся. Однако красная жидкость, которая потекла из кожаного бурдюка Бальдассарре, была вкуснее, насыщеннее и крепче всего, что мне доводилось пить прежде. Делали это вино в самом Фесе, в одном из садов султана, по совету Бальдассарре велевшего невольникам-христианам высадить несколько виноградных лоз, только для того, чтобы угощать гостей из неверных, как он впоследствии объяснял, не желая запятнать свою репутацию приверженца заветов Пророка и защитника благочестивых. После вина настроение Бальдассарре еще более улучшилось, и он проникся ко мне расположением. Ему было приятно видеть юного подмастерья, не испугавшегося неизвестности этого загадочного континента, ведь по моим глазам он понял, что я здесь впервые. По возрасту я годился ему в сыновья.

С плохо скрываемой гордостью Бальдассарре рассказал нам о тех новых сокровищах, которые вез на побережье. Это им были зафрахтованы венецианские галеры, ожидающие в порту Алькудии. Его караван мы также имели возможность лицезреть: сколько верблюдов, сколько тюков и сундуков, сколько охраны! Да, нам он вполне мог об этом рассказать, ведь мы не были ему конкурентами, как и компания Альберти в Фесе, возглавляемая агентом Ализо дельи Альберти. Это был самый большой груз слоновой кости, когда-либо им закупленный, и именно поэтому Бальдассарре лично решил его сопровождать. Слоновую кость везли из самого сердца Африканского континента; он разместил заказ на нее еще два или три года тому назад через своих тайных агентов, которые пересекли пустыню и достигли легендарного города, зовущегося Тимбукту, где правил темнокожий правитель, с ног до головы облаченный в золото. Так, значит, по ту сторону пустыни тоже есть люди, воскликнул я, есть другие народы и культуры, живущие солнцу вслед, там, где мир безлюдный! Мир не заканчивается пустыней или мысом Финистерре! Бальдассарре улыбнулся: мой юный друг, мир куда более велик, чем ты можешь себе представить, он больше, чем написано в твоих книгах или нарисовано в атласах.

По прошествии еще двух дней пути перед нами предстал величественный Фес-Аль-Алия, Высочайший, священный город, основанный потомком Пророка, как объяснял нам гордый Абдалла. Справа – старинная часть города, Фес-эль-Бали, слева – новая, Фес-эль-Джедид, где располагается дворец султана. Сверкающее море куполов и высоких заостренных башен. Как мне достойно описать это чудо? Я не писатель, не литератор и не историк. Я просто старик, проживший долгий век, которому Господь даровал целых две жизни внутри одной, и теперь я могу с высоты прожитых лет оглянуться на свое прошлое и, вспоминая ощущение чуда, снизошедшее на меня тогда, вновь испытать его.

Этот новый мир совершенно меня заворожил. Мы остановились в квартале Наджарин в караван-сарае, который там называют фундук, – подобии обширного постоялого двора для иноземных купцов, состоявшего из большой площади, куда выходили два этажа галерей с нашими комнатами. Балки, перила, решетки, двери – все это было изготовлено из изящно инкрустированного и расписанного кедра, со сводов свисали причудливые светильники цветного стекла. В углу непрестанно журчал фонтан, вода в котором предназначалась для омовения лица и тела, о чем неверные пекутся куда больше, чем мы, христиане. Повсеместно располагались большие ванные комнаты и бани с горячей и холодной водой для мытья и отдыха. И всюду я обнаруживал признаки безграничного преклонения перед красотой. Абдалла, приятно удивленный моим любопытством и интересом к его культуре и религии, отвел меня в местный университет под названием медресе Бу-Инания, изумительное место, изобилующее фонтанами и садами. Напротив него находился необычный дом с двенадцатью маленькими окошками в ряд, под каждым из которых помещалась полочка с золоченой чашей. Я спросил, кто там живет, и ответ меня удивил: время. Это был Дар-аль-Магана, дом часов, и его невероятные клепсидры, которые нужно ежевечерне наполнять, ведь с их помощью можно точно определить двенадцать дневных часов в соответствии с продолжительностью суток в разные времена года: зимой короче, летом длиннее. Капля за каплей вода вытекает из резервуара, продвигая механизм вперед, а когда час истекает, в чашу падает металлический шар. Для арабов время – текущая вода, а не застывшее железо, как у нас, с неумолимым тиканьем колесиков и шестеренок в огромных часах Палаццо-деи-Приори.

Наш фундук располагался в центре старого города, в Медине, рядом с величественной мечетью аль-Карауин, и нам не приходилось далеко идти, чтобы добраться до большой торговой площади-кайсарии. Но я, когда мог, любил поплутать в лабиринте улочек Старого города. Во время одного из этих странствий, спасаясь от тошнотворного запаха мочи в квартале кожевников Чуара, я оказался на парфюмерном базаре, сук Эль-Аттарин. Как пьяный блуждал я средь его переулков, почти смежив веки, следуя за неведомыми мне терпкими и приторными ароматами, мешавшимися с едким запахом кожи женщин, что, забившись в укромный уголок, на пробу наносили духи на руки, шею, подмышки